Клохтун, неподвижный как истукан, затараторил монотонно, однако внятно, и уложился в минуту. Был он мужик-холостяк, работал в совхозе механизатором, потом, когда пришли времена, решил стать фермером и стал им, но разорился, поскольку пил запоями, однако успел купить на стороне, в глухом лесу, хороший дом, вот этот, потом осенью заболел печенкой и умер. Тут в него вселилась нечисть, и он через несколько месяцев, весной, вроде как ожил, пять лет существовал, словно живой, никто в окрестностях в гости не захаживал и не замечал разницы, а в прошлом году стал поедать людей. Сначала тех, которые вертелись поблизости, потом кого удавалось найти и приманить или с дороги сбить. Сам ел и специальные грибы научился выращивать, только больше двух грибов ему было не прокормить, хотя хозяева, что в нем, требовали этого.
– Погоди. Я сейчас с кем, точнее – со мной кто сейчас разговаривает – ты или твои хозяева?
– Одно и то же.
– Не понял опять… Многих съел? Если тебя заодно с грибами считать?
– Двадцать девять душ.
– А… почему такой маленький?
– Сохну. И раньше был небольшой, при жизни – метр пятьдесят восемь. Если есть чаще – тогда не сохну.
– Ну а в итоге что тебя ждет, если тебя не трогать и позволить дальше промышлять?
– Адские муки. Так и так они будут, но если все время питаться и быть здесь, на земле, тогда отсрочка.
– Тебя или твоих хозяев они ждут?
– Не понимаю.
– Ну тех, кто в тебя вселился, адские муки ждут или только тебя?
– Не понимаю.
– Ну значит осел, раз не понимаешь! А ты их боишься, этих мук?
– Все их боятся.
Денис выпрямился, нервно зевнул и поискал глазами по сторонам.
– Кроме меня. Нет смысла и дальше терзать тебя страхом и медленным усыханием. Кушай, Ленька.
– Нет! Погоди, я…
Денис машинально среагировал на крик, дернул рукой, пытаясь поймать паука, но было уже поздно: Ленька впился в лицо Клохтуну своими огромными жвалами, и крик угас в тихое мычание, а буквально через секунду и вовсе заглох. Прыжок – и Ленька уже ворочается на спине у Дениса, подбирает поудобнее свои мохнатые лапы, а горстка праха под ногами никогда, никому и ничего уже не расскажет.
– Вот – кто из нас поспешил-насмешил, Ленька, ты или я? Я. Конечно я, торопыга и ламер: добыл первого в жизни языка и не сумел расколоть его должным образом. Товарищ Таманцев назвал бы меня кулемой и был бы при этом абсолютно прав. А виноваты в этом вы оба – ты и Морка: возрастом – зрелые мужи, а разумом – дети малые! Вместо того, чтобы меня учить, опекать и давать дельные советы… Ну и как мы теперь будем спать? Главное – где? Ночевать на открытом пространстве мне с детства не велено, но в этот гнусный дом я больше не ходец. А до родной летательной корзины оч-чень далеко идти, даже и не знаю куда… Морик, сбей-ка клювиком этот замок, посмотрим, как там в бане?