Нет уж.
«Когда придут рыжие собаки, Маугли и Свободный Народ будут заодно в этой охоте».
Вот так вот. И точка! Разумеется, Киплинга я не цитировал, разве что мысленно, но сам себе поклялся, что к утру буду как штык.
Кстати, насчет пылающего города мысль именно моя. Несколько раз я подсовывал ее князю, пока не добился своего. Вначале действовал намеками, потом стал шпарить прямым текстом. Про свои видения не упоминал, разве что вскользь, типа сны мне зловещие в последнее время снятся, причем одни и те же. Но в первую очередь мне на руку сыграло то, что май и правда выдался сухим, а город, не считая отдельных каменных храмов, сплошь деревянный.
Воротынский поначалу отмахивался, но, когда пошел прямой текст, – призадумался. А я все бубнил и бубнил. И про сухую погоду, и про деревянные строения, и про то, что у нас в Гишпании мавры, когда не в силах взять город, всегда его пытаются запалить, чтоб ни себе ни людям.
– Тихо кругом, безветренно, – вяло возражал он под конец, а я опять за свое:
– Долго ли до ветерка. И надо немного – легонько подул, а огню и малости хватит.
Словом, удалось мне убедить князя, чтобы он отвел свой полк не туда, куда ему велено Мстиславским. Тот повелел встать перед Арбатом, чтобы организовать защиту государева дворца, который там высился, а Воротынский под моим напором выбрал совсем иное место, аж за Яузой, но главное – более открытое со всех сторон. То ли козий выпас там был, то ли пастбище для коров – не знаю. Лишь потом мне сказали, что это Таганский луг.
Вообще-то Михайла Иванович мало чем рисковал, выказывая подобное непослушание перед своим «главкомом». Если Бельский просто осторожничал, но умел заставить, потребовать, словом, сделать так, чтобы его послушались, то Мстиславский так и не понял, что делать с неожиданно попавшими ему в руки браздами правления. Да он и сам чувствовал, что организовать очередной отпор в чистом поле он не сумеет, потому и приказал разместить все полки на городских улицах и в предместьях, то есть в примыкающих к городу слободах.
Слушались его плохо. Опричный воевода князь Василий Иванович Темкин-Ростовский, которого Иоанн оставил вместе с сыном Иваном и небольшим количеством людей «для бережения царева добра», заявил, что земские ему не указ, ибо у него особое повеление государя. После чего преспокойно направился к царскому дворцу, стоящему на Арбате.
Полк левой руки вообще рассосался в неизвестном направлении вместе со своим большим воеводой князем Иваном Петровичем Шуйским, который также весьма скептически отнесся к распоряжениям Мстиславского.