Решить все без него? Ну ухвачу я бабку Лушку, а есть ли у нее противоядие или травы, которые сводят на нет те, что она дала Долгорукому? Ладно, пускай есть. А что дальше? Полезем вместе с ней ночью в Успенский собор? Ах да, Марфу положили не там, а в Девичьем монастыре. Ну и как мы туда заберемся? А плиту на саркофаге отодвигать – справлюсь я в одиночку, поскольку на помощь бабки рассчитывать нельзя, годы ее не те.
К тому же оставалось главное – если девушка спит, значит, она дышит. Получалось, что ей нужен кислород. Совсем немного, гораздо меньше, чем обычному человеку, но нужен. Под этой плитой, в замкнутом пространстве его не так уж и много. Пока я смотаюсь за бабкой Лушкой в Серпухов, пока обратно, пройдет столько времени, что спасать будет попросту некого.
Ну и последнее. Даже если нам удастся сделать все как положено и она откроет глаза. Пусть. Шанс на удачу имеется. Крохотный. Один из миллиона, но имеется. Что дальше?
И напрашивается простой, хотя и жутковатый ответ – то, что обычно делают с мертвяками, встающими из гроба. Кол осиновый, и всего делов. В любом случае царь до себя ее не допустит. Никогда. С его воображением-то. Да он даже смотреть на нее будет только издалека, потому как они все здесь суеверные.
А уж то, что он посадит на кол ее спасителя, как колдуна-зловреда, – это и к бабке ходить не надо. Да он к ней и не пойдет. Вместе мы с ней усядемся. В смысле не на один кол, но рядышком. Или сожгут нас обоих. Словом, выбор невелик.
Пришлось отказаться. И теперь оставалось лишь бездельничать и томиться в ожидании возвращения князя Татева, а догонять да ждать – хуже нет. Умучаешься, особенно с последним – в безделье время-то бежит куда как медленнее.
Именно потому я и принял предложение остроносого всерьез научиться сабельному бою. Был Осьмуша на удивление приветлив, когда заговорил со мной. Дескать, жалко ему меня, потому как жить с таким знанием ратного боя мне осталось до первой битвы, от силы до второй. Но это уже предел. Дальше домовина и погост.
Я даже немного обиделся. Конечно, я не супермен, и до того же остроносого мне семь верст и все лесом, но и не такой уж неумеха, как он тут отозвался.
– Была уже первая битва, – возразил я. – Живой, как видишь.
– Велик господь и милосерден, – заметил Осьмуша. – Посылает иной раз на землю чудеса для нас, грешных, – сожалеюще вздохнул он, покосившись на меня. – Вот и ныне сподобил явить чудо – тебя, живого. Так ты что, и впредь на милость вседержителя полагаться станешь? А я– то мыслил подсобить фряжскому князю, дабы он шаблю яко помело в дланях не держал.