Помню. Конечно же помню. Разве такое забудешь… Сейчас-то я понимаю, что в том калейдоскопе событий было не только плохое, но и хорошее. Много хорошего. Горечь утраты боевых друзей, с которыми ты еще вчера и даже сегодня утром в буквальном смысле этого слова по очереди вытаскивал из одного котелка куски сочного мяса, сменялась неописуемым восторгом от упоения лихой битвой. Слезы на глазах во время их похорон осушал знойный хмельной ветер осознания одержанной победы. Твоей победы. И жгучая боль в свежих ранах мгновенно затихала, когда ты, усталый, весь в пыли, пропахший дымами костров и степными травами, возвращался в столицу, принимая заслуженный триумф, ибо ты был не просто защитником Русской земли, но ее избавителем и спасителем. А потому, как писал великий поэт, не жалею, не зову, не плачу. Жалеть – нет смысла, звать – ни к чему, а плакать… Мужчины не плачут.
Я беру в сенцах топорик и иду за сараюшку. Аккуратно колю полено на тоненькие лучины-щепки, разваливаю второе из поленьев на восемь частей, третье на четыре, четвертое пополам. Затем выбираю еще штук семь-восемь потоньше – они пойдут целиком. Это уже вошло в традицию – своего рода ритуал.
Взяв всю охапку, неторопливо иду к дому.
Сухая сосна разгорается быстро, а я сижу рядом с печкой, дверца которой распахнута настежь, гляжу на весело пляшущее пламя и вспоминаю. Я плыву по волне моей памяти, удаляясь все дальше и дальше от берега, который называется «сегодня», и время от времени удивляюсь – и как это мою утлую лодчонку не затопило в грохочущем дикими штормами тогдашнем бурном море? Как я вообще ухитрился из него выплыть?
«А вот! – задиристо отвечаю я себе. – Уметь надо!»
И гордо улыбаюсь.
Имею право.
Заслужил.