– Сбежишь, сбежишь, – согласился я, не став спорить.
В последующие пару дней я ему тоже старался не возражать, либо уклоняясь от ответа, либо вообще соглашаясь с его планами на будущее. Начинать разговор с бухты-барахты мне не хотелось, да и некуда спешить. Еще через день тот начал вставать на ноги и потихоньку брел к крыльцу, подолгу с наслаждением вдыхая в себя морозный воздух, которым веяло, как он почему-то решил, именно с Дона. Не иначе как вдохновлялся.
Так длилось пять дней, а на шестой я пришел к выводу, что больше откладывать откровенный разговор ни к чему, ибо чревато. Дело в том, что Вороба, перестилавшая его постель и перетряхивавшая слежавшуюся подушку, задела лавку, на которой спал Тимоха, и из-под соломенного тюфяка на пол с глухим стуком брякнулся небольшой холщовый мешочек. Я был рядом. Подняв его и заглянув вовнутрь, оставалось только присвистнуть: всего за пять дней Серьга исхитрился не просто достать емкость для хранения продуктов в дороге, но и изрядно набить ее сухарями – взвешенный хоть и на глазок мешочек явно тянул на килограмм, если не на полтора. Получалось, что оттягивать беседу ни к чему, иначе говорить станет не с кем.
Когда Тимоха вернулся со своей прогулки, я жестом указал ему на лавку возле стола, сам уселся напротив и, ни слова не говоря, вывалил перед ним содержимое мешка.
– Твое? – спросил обличительно.
– А тебе, фрязин, что за печаль? – с усмешкой поинтересовался Серьга вместо ответа.
– Да как сказать, – пожал я плечами. – Пришлось мне тут за тебя поручиться перед Борисом Федоровичем, что ты не сбежишь…
– Напрасно, – перебил он. – Надобно было допрежь меня о том спросить, а я такого слова нипочем бы не дал.
– Вот и Борис Федорович сказал, что напрасно, – согласился я. – Говорит, коль ты в него так веришь, то, ежели что, отдашь мне своего Андрюху Апостола, а сам этого забирай. Тебя то есть.
– Так Апостол при тебе? – несказанно удивился Тимоха.
– При мне, при мне, – подтвердил я. – В холопах он у меня ныне.
– Повидаться бы, – протянул Тимоха.
– О том после поговорим, к тому же хворый он, – отмахнулся я. – Пока речь о тебе. Словом, я не просто за тебя поручился, а совершил обмен.
– Выходит, мне теперь от тебя бежать? – прищурился Серьга.
Взгляд его сразу же изменился. Теперь Тимоха смотрел на меня оценивающе. Спустя минуту, придя к каким-то выводам, причем приятным для себя, он весело заулыбался и откровенно заявил:
– Прогадал ты, фрязин, с меной-то.
– Как знать, – уклончиво заметил я. – Если ты сбежишь, то Борис Федорович по своей душевной доброте может мне Андрюху и вернуть, тем более что грамотки мы с ним на обмен не составили. Вот только плох ныне Апостол, раны у него тяжкие, еле ноги волочит, а мне вскорости в Москву катить – не выдержать ему дороги, помрет в пути.