Ударная волна сорвала меня с небес, со всего маху приложила о грешную землю и вышибла дух. Но, к счастью, измученное сознание нашло укрытие в блаженном забытьи, и все заботы отступили, утонув в мягкой перине беспамятства.
Все, никого нет дома…
Когда очнулся, в комнате царила суета. Неловко прижимавший к боку левую руку Виктор Петрович поспешно раздавал всем какие-то микстуры, кто-то в голос ругался, кто-то пытался навести порядок. И вдруг реальность будто сдвинулась, мир обрел правильную фокусировку, и оказалось, что я сижу, прислонившись спиной к стене, и у меня открыты глаза. А еще – было холодно. Очень, очень холодно.
Сижу в куртке и шапке, но холодно. Не на улице сижу. И тем не менее мерзну. И откуда, кстати, изморозь на стенах и потолке взялась?
– Глотай, – ссыпал мне в ладонь несколько разноцветных пилюль Виктор Петрович и протянул кружку: – Запивай!
Проглотил, запил. Таблетки оказались горькими, но несладкий и слегка отдающий бумагой чай мигом смыл мерзкий привкус.
– Что случилось?
– Судя по показаниям приборов, – закурил Алекс и выкинул в угол пустую пачку сигарет, – случился звездец.
– А конкретней?
– Кирдык пирамиде, чего уж конкретней! Ты представляешь?! Столько ишачить – и все впустую. Впустую, понимаешь ты это?!
– Да я-то понимаю…
– Теперь не то что двадцать пять тысяч не получим, копейки ржавой не заплатят. И на работе за прогулы взгреют. А мне семью кормить!
– Хорош, Алекс, – морщась, принялся растирать виски Напалм. – Сдох бобик, чего теперь…
– Да иди ты со своим бобиком знаешь куда?!
– Алекс, хватит уже! – прикрикнул на связиста Лымарь. – И так тошно, ты еще кишки мотаешь…
– Тошно вам! Можно подумать, мне не тошно, – буркнул Шумов и замолчал.
– Есть идеи, почему это произошло? – искоса глянув на Линева, уточнил я.
– Появилась вторая Цитадель, – выдал свою версию Слава, – и, вероятно, сработали какие-то механизмы самоуничтожения. А может, чужаки атаковали. Или в энергетической нестабильности дело…
– Да неважно уже, – махнул рукой Василенко, в отличие от остальных ликвидаторов вовсе не показавшийся мне особенно расстроенным, – в пролете мы конкретно…
– Так понимаю, – перевел я взгляд на Оксану, – о вознаграждении можно даже не заикаться?
– Нет, – вытирая платочком покрасневшие глаза, всхлипнула та. – Боюсь, денег вам не дадут.
– Точно не дадут, – с садистской улыбочкой уверил меня Линев. – И кстати, будь добр, верни сдачу.
Пятьсот тысяч! Пятьсот тысяч коту под хвост пустили, а он о каких-то копейках беспокоится!
Я молча нашарил в кармане монеты и протянул гимназисту. Тот, не пересчитывая, убрал деньги в кошелек.