Но на рожон он все равно не лез. Помнил, сволочь, какова цена победы, а потому дрался аккуратно и осмотрительно, справедливо полагая самым оптимальным вначале как следует меня измотать, и это у него, скорее всего, получилось бы. Но я прибегнул к хитрости – стал выводить его из себя.
– Дыши в другую сторону, – посоветовал для начала. – Гнилью прет, как из выгребной ямы. Теперь я понял, как ты врага одолеваешь. Вначале дышишь на него, а потом, когда он сомлеет, добиваешь.
Он ничего не ответил, но натиск усилил. Значит, проняло. Но все равно дрался с умом – не застил гнев глаза. Пришлось продолжить:
– Правильно Светозара говорила, что ты вонючка, – невинно добавил я.
Атаки мгновенно стали еще яростнее – только успевай отбивать выпады, но я не унимался. На этот раз тщательно и во всех подробностях высказал все, что думаю о его мужских причиндалах, но главное, что думает о них опять-таки Светозара. Поинтересовался, как долго он их разыскивает, когда ходит по нужде, затем перешел к отрубленному уху и принялся вслух размышлять и гадать, станут ли его поганое мясо жрать собаки или им побрезгуют даже они.
Ему хватило с лихвой. Он уже шел напролом, очертя голову. Тем более что трижды я его задел, и второго уха он тоже лишился. Совсем. Мне, правда, тоже немного досталось, но крови почти не было, и мне стало окончательно ясно, что я вот-вот возьму верх. Это не было самоуверенностью. Еще минута или две, и я бы действительно его добил, но вмешалось – не поверите – то самое только что отрубленное мною ухо. На нем-то я и поскользнулся. Ну прямо как тогда, на судном поле, только с точностью до наоборот.
Последнее, что запомнилось, это торжествующий оскал Осьмушки и его сабля, угрожающе выброшенная в хищном выпаде в сторону моего бока. Я успел ощутить праведное возмущение от вопиющей подлости судьбы, снова нарушившей неписаные правила. А потом был противный хруст, с которым клинок вошел в мое тело, и все.
Далее темнота…
Нет, я тоже успел ударить. Пускай на миг или два позже, зато удачнее. Как я изловчился уже в падении пропороть ему бок, да еще сделать оттяжку, то есть выдернуть саблю, попутно взрезая живот, – не знаю. Скорее всего, помогло все то же возмущение и отчаянное желание во что бы то ни стало восстановить попранную справедливость. Ну хотя бы наполовину. Пускай он меня, но и я этого гада тоже.
Мне потом рассказали, что пару секунд он даже искренне считал себя победителем, потому что остался стоять на ногах, в то время как я уже свалился. Однако торжествующая улыбка почти сразу превратилась в озабоченную, а потом он опустил голову вниз, увидел свою осклизлую требуху, которая свисала чуть ли не до земли, и лег рядом со мной. Мертвый.