Роза доверительно потянулась к Саше, будто бы обращалась только к ней, и с умоляющей интонацией прошептала, мотая головой:
— Я никогда не была в Монако.
Мэтью, приподняв брови, спокойно созерцал этот эпизод, в то время как Саша, неловко улыбнувшись, отвернулась от Розы.
— Что она сказала? — по-гречески обратился к Саше старик Деметриос.
— Я не разобрала, — по-гречески же ответила ему девушка.
Этого обмена репликами на непонятном языке оказалось достаточно для того, чтобы Розе захотелось провалиться сквозь землю. Она почувствовала, как разгорелись ее щеки, как резью свело глаза. Она усиленно заморгала, отгоняя слезы, но ком, сковавший гортань, не позволял проглотить даже крошки.
— Девушка! — презрительно окликнул ее Андреос Деметриос.
— Роза, — напомнил ему сын. — Старость... Память уже не та, — отвлеченно подытожил он вслух.
— Роза, вы весьма необщительная девушка. Вы что-то от нас скрываете? — нагло спросил старик. — Думаю, незачем опускать то обстоятельство, что я неодобрительно отношусь к вашей связи с моим сыном.
— К связи? — переспросила Роза.
— Прости моего старика, он, видно, совсем отвык общаться с дамами, — громогласно объявил Мэтью.
— Ничего страшного, — великодушно проговорила Роза, которая поняла, что настала пора отрабатывать те деньги, которые Мэтью пообещал ей за услуги. — Вы говорите, что не одобряете нашей связи. Так и мы ее не слишком приветствуем. Однако же сердцу не прикажешь.
Мэтью с гордостью посмотрел на свою подопечную, с вызовом взглянул на Андреоса и снова занялся едой.
После ужина случилось то, к чему Роза не была готова совершенно.
Собрание разделилось на два лагеря. Мужчины собрались в салоне с бокалами горячительных напитков в руках. А дамы, к взаимному, как предполагалось, удовольствию, должны были поболтать на террасе. Однако Роза представления не имела, о чем следует говорить с Сашей и ее матерью. Да ее и не втягивали в беседу. Англичанка была вынуждена самоустраниться и с преувеличенным интересом наблюдать предгрозовой закат, лихорадочно припоминая все свои многочисленные оплошности за столом.
Но ей не пришлось долго изображать отрешенность. Мэтью оставил мужскую компанию и, тихо проследовав на террасу, подошел к Розе и положил руку ей на плечо.
Девушка вздрогнула от неожиданности, но, оглянувшись и увидев высокого и красивого Мэтью, ощутила облегчение. Она больше не чувствовала себя одинокой.
— Устала? — чутко поинтересовался он.
Роза молча кивнула. Ее глаза были грустными. Мэтью Готье догадывался, что творилось у нее в душе. Он уже успел понять, что Роза относится к той несчастливой категории людей, которые сами грызут себя за самую незначительную оплошность, она из тех, что до конца жизни помнят каждый свой конфуз в малейших подробностях, во всех оттенках переживаний и не способны простить себя, примириться с собой. Мэтью искренне сочувствовал ей. Но он не представлял, чем можно помочь таким людям. Он подозревал, что вся их человеческая натура стоит на трех китах: на неуверенности, страхе и самобичевании.