– Он так захотел, решил погибнуть в схватке с пиратами на этом острове, – сказала Омицу совершенно спокойно.
– Но почему?!
– Он так решил для себя, выбрал конец пути. Он всегда говорил, что сам выберет для себя конец пути. Это благо, говорил отец, самому выбирать для себя достойный конец пути.
Отец выбирает себе смерть по вкусу, дочь спокойно об этом говорит… Ох уж эти япошки. Иногда они искренне восхищали его, иногда вызывали дикое раздражение, а иногда заставляли думать, что за полгода, проведенные в Ямато, он в них так и не разобрался.
– Оденься, – услышал он слова Омицу и почувствовал, как она дотронулась до его мокрой груди, провела по ней ладонью. – У тебя штаны мокрые.
– Да, ты права! – Артем встряхнулся. – А есть во что? У меня осталась только парадная одежда. Кстати, где она? Наверху?
Омицу наклонилась, протянула руку и достала откуда-то из-за мешков с медью, от которых исходил малоаппетитный кисловатый запах, объемистый узел.
– Вот.
– Надо бы и айну во что-то переодеться, – вспомнил Артем. – Подумай, что бы такое ему найти.
– Так он айн?
– Он говорит, что айн.
«Что ж, – подумал Артем, без всякого стеснения стягивая штаны-хакама, промокшие до самой последней нитки. – Если мне доведется принять смерть, то встречу ее по русскому обычаю, одетый во все новое и чистое».
Купец-китаец вернулся вместе с Хидейоши и Садато, которые помогли ему донести кувшины с сакэ. Когда они откинули люк, в трюм пролилась изрядная порция морской воды.
– Это не сакэ, – сообщил купец, протягивая Артему один из запечатанных глиняных кувшинов.
Трудно сказать, как толстому китайцу удалось спуститься по лестнице в трюм, не свалившись и ничего не разбив. Это при том, что он держался за перекладины только одной рукой, а другой прижимал к животу аж два кувшина с ценным содержимым.
– А что же?
Сверху изредка доносился топот моряков, пробегающих по палубе.
– Китайское рисовое вино.
– Главное, чтоб не вода. У кого под рукой нож или кинжал? Вскрывайте кувшины и пускайте по кругу! Один оставьте нетронутым – капитану и морякам.
Артем мог вытянуть меч и вскрыть им кувшин, но негоже уподоблять боевой клинок кухонному ножу. Даже дух-ками короткого меча, не говоря про дух-ками, заключенный в «Свете восемнадцати лун», сильный, как и любой ками древнего меча, мог обидеться на такое обращение. Мистика, скажете? Нехай будет мистика. Да только на всякий случай следует поуважительнее относиться к вещам, от которых зависит ваша жизнь. А та жизнь, которую нынче вел бывший цирковой гимнаст, мало от чего так зависела, как от меча, послушного руке.