Провал памяти на двадцать дней.
Я положил карандаш на стол, откинулся на стуле и посмотрел в потолок. Оказывается, по нему разбегается узор неправильной формы. Я присмотрелся, и мне показалось, что он напоминает карту звездного неба. Разглядывая это вымышленное небо, я подумал: ради собственного здоровья, пожалуй, стоит снова закурить. В голове продолжали едва слышно цокать по лестнице шпильки.
– Курумидзава-сан,- заговорил я вслух, обращаясь к углу на потолке,- добро пожаловать назад, в реальный мир. В красивый трехмерный мир, окружающий вас: с его страдающей неврозом страха мамашей, женой на шпильках, что как ледорубы, с его «Меррилл Линчем»…
А я опять буду искать нечто, формой похожее на дверь, или зонтик, или пончик, или слона,- где-нибудь в другом месте. Там, где бы оно ни нашлось.
Перекати-камень в форме почки
Вот что сказал отец, когда Дзюмпэю было шестнадцать. Хоть в жилах сына и текла родительская кровь, их отношения не располагали к беседам по душам. К тому же отец лишь изредка высказывал свои философские (философские ли? пожалуй) взгляды на жизнь, поэтому тот диалог врезался в память отчетливо. Но что к нему привело, Дзюмпэй совершенно не помнил.
– Лишь три женщины по-настоящему имеют для мужчины смысл в жизни. Это не много, но и не мало,- сказал отец.
Даже не сказал – заявил. Равнодушно, однако все же категорично. Таким тоном говорят, что Земля делает оборот вокруг Солнца за год. Дзюмпэй молчал и слушал. Он удивился этой фразе, сказанной ни с того ни с сего, и как-то даже не смог сообразить, что должен ответить.
– Поэтому сколько бы ты ни знакомился и ни встречался с разными женщинами,- продолжал отец,- ошибешься в выборе – считай, зря потратил попытку. Запомни это хорошенько.
Спустя время в голову сына закрались сомнения: «Судьба уже свела отца с этими тремя женщинами?
Мать – одна из них? Если так, что у него было с остальными двумя?» Но спросить об этом у отца он не мог. Напоминаю: до уровня откровенных разговоров их отношения не дотягивали.
В восемнадцать он покинул родительский дом, поступил в один из токийских институтов, с тех пор несколько раз знакомился и встречался с девушками. Одна вроде бы «по-настоящему имела для него смысл». В этом он был уверен – и, пожалуй, верит по сей день. Но пока Дзюмпэй пытался сформулировать, как ей открыться (такой уж характер – на раздумья ему требовалось времени больше, чем прочим), она вышла замуж за его близкого друга. И успела стать матерью. Тем самым из жизненного выбора ее пришлось исключить. Вообще скрепя сердце выбросить ее из головы. Как результат, на долю Дзюмпэя, если придерживаться отцовской теории, теперь оставалось всего две «по-настоящему имеющих смысл» женщины.