Потом всё понеслось обычно, но ещё долго, ещё много дней ему казалось, что в этом обычном восприятии он не успевает схватить и потому пропускает что-то очень важное. Пропускает то самое внутреннее чутьё, когда все близкие тебе сосредоточены где-то возле сердца, и всегда знаешь, что с ними…
В дыму азахи рубили чёрных. Четверо против неизвестно скольких – но: бойцы против жертв. Выстрелы раздали роли тем и другим. Никто не посмел возразить…
Скоро всё кончилось.
Главана положили на телегу с ранеными. Никто не стал возражать против соседства с мёртвым телом, хоть и шло это поперёк обычаев и устоев.
Семеро осталось невредимы, только семеро… и ещё трое держались на отваге.
Алексей понимал, что план его проваливается. Слишком многих потерял. Ещё даже не кончился день.
Как раз полпути пройдено между рубежом первого боя – и деревней Хотибой…
Чёрные уважительно держались в отдалении. Пока держались в отдалении. Они будут держаться в отдалении…
До темноты.
Мелиора. Форт Сваж. Сорок семь верст до Столии
Командующий соединённой армией вторжения стотысячник Демир Иерон по прозванию "Железный сапог" обедал поздно. Такая у него выработалась привычка за многие годы приграничных боёв и погонь: днём следует быть лёгким. И к ночи следует быть лёгким. Поэтому пищу он принимал дважды: на рассвете и в преддверие заката. Время, когда и бой, и набег вероятны не слишком.
Штаб его, приученный к тому же самому, в эти часы не работал. Иерон считал, что при нормальной постановке дела время для отдыха находится и на войне – и более того, без отдыха невозможна эта самая нормальная постановка дела. Правда, многих архатов, набранных для пополнения штаба после испепеления при Кипени, это приводило в изумление. Порой – в неприятное изумление.
Он опять вспомнил про Кипень…
Три четверти его штаба, лучшие из лучших, испарились, обратились в искры и дым. Сам он уцелел случайно, вывезенный из сечи с разбитой головой… Хуже всего было то, что в бессознательном состоянии он знал, что проиграл это сражение, – и даже когда ему сказали, что это не так, всё равно знал, что он – проиграл. Выиграл кто-то другой. Тот, кто недрогнувшей рукой обрушил пламя небесное на головы и чужих, и его собственных солдат.
Он пытался не позволять себе думать об этом, но всё равно думал.
Новый штаб был не в пример слабее старого, и тем, кто уцелел и испепелён не был, пришлось очень стараться, находя среди строевых архатов тех, у кого ещё не высохли мозги на всех ветрах, – и учить их, учить свирепо, начиная с азов.
Многие архаты и понятия не имели, за счёт чего движется армия. Они уверены были, что стоит скомандовать: "Марш!" – и войска придут в движение. Велико же было их изумление…