— Ладно, потом разберемся, — рявкнул Кортес и растворился в темноте.
Де Ордас хлопнул Ромку по плечу и тепло, по-отечески улыбнулся.
Между тем рассвело. Последние солдаты Нарваэса приходили к лагерю, раскинутому у подножья пирамид, и рассаживались у костров вместе с вчерашними победителями. Никто не думал арестовывать их или хотя бы охранять.
На середине храмовой площади вдруг появился всадник. Он взялся словно из ниоткуда, с безумными глазами, в сбитом набекрень марионе. Бока вздымались не меньше, чем у его коня.
Кортес в белой рубахе с распахнутым воротом твердой рукой схватил лошадь под уздцы и вопросительно посмотрел на всадника.
Несколько секунд тот ловил ртом воздух, не в силах вымолвить ни слова, потом на одном дыхании выплеснул:
— В Мешико восстание! — И без памяти свалился на руки солдат, стоящих вокруг.
В предрассветный час солдаты, утомленные трехдневным переходом, спали как убитые, положив под голову скатанный плащ, камень или просто сжатый кулак. Часовые клевали носами.
Рука, затянутая в темную перчатку, сомкнулась на лодыжке одного из спящих конкистадоров и потянула его под невысокий раскидистый куст. Тот заворочался, но не проснулся. Рука отпустила лодыжку, порхнула над телом и похлопала солдата по плечу. Молодой испанец с только пробивающимся пушком над верхней губой вздрогнул и сел, потирая кулаками заспанные глаза.
Короткий рывок. Хруст ломающихся позвонков. Мелодичный звон расстегиваемых пряжек.
Через несколько минут темная тень проскользнула под кактусом, звякнула коротковатой кирасой и легла на место, еще не успевшее остыть.
Если кто из солдат Кортеса заметит новичка, то сочтет его одним из людей Нарваэса, и наоборот.
Пятый день отряд конкистадоров, сильно пополнившийся за счет примкнувших к нему солдат Нарваэса, брел по обезлюдевшей стране. Города и деревни встречали их пустыми глазницами окон и теплой золой очагов. Жители уходили, прихватив с собой все съестное, что могли унести. На дорогах, обычно запруженных караванами носильщиков и паланкинами касиков, не было ни души.
Ромка, с трудом передвигая ноги, налитые усталостью, плелся позади меченосцев, которыми когда-то командовал. По-прежнему никто не обращал на него внимания, хотя и не пытался прогнать. Он сам, по доброй воле решил вернуться с конкистадорами в Мешико.
Мама была за тридевять земель, в далекой, заснеженной сейчас Московии. Нависшая над ней опасность была призрачна и неопределенна, а отцу грозит смерть при любом исходе событий, происходящих в столице. И все равно этот выбор его тяготил.