Все стояли и молча обдумывали это последнее замечание.
Затем криминолог вновь повернулся к офицеру транспортной полиции, который, бледный, как рубашка под его униформой, все это время так и стоял в стороне.
— Лейтенант, чуть раньше вы сказали, что Берман потребовал присутствия адвоката, не так ли?
— Именно так.
— Тогда, может, было бы достаточно и обычного адвоката из вашей конторы, потому что сейчас нам нужно поговорить с подозреваемым, чтобы дать ему шанс опровергнуть результаты нашего анализа после того, как мы завершим свою работу.
— Вы хотите, чтобы я отдал распоряжение?
Офицер надеялся, что Горан тотчас его отпустит. И криминолог доставил ему это удовольствие.
— Вероятно, Берман уже получил возможность приготовить свою версию случившегося. Будет лучше застать его врасплох, прежде чем он успеет заучить свой вариант, — добавил Борис.
— Хотелось бы надеяться, что там, взаперти, у него было достаточно времени испытать свою совесть на прочность.
Услышав эти слова лейтенанта, члены группы недоверчиво переглянулись.
— Хотите сказать, что его оставили одного? — спросил Горан.
Офицер растерялся:
— Мы поместили его в изолятор, согласно сложившейся практике. Дело в том, что…
Закончить фразу он не успел. Первым спохватился Борис и одним прыжком перемахнул через заграждение. За ним одновременно, нога в ногу, устремились Стерн и Роза Сара, на ходу стягивая с себя бахилы, чтобы не скользить при движении.
Мила, казалось, так же как и молодой лейтенант транспортной полиции, пребывала в полном недоумении. Горан поторопился вслед за остальными, заметив только:
— Это очень отчаянный субъект: нельзя было ни на секунду упускать его из виду!
Тогда и Мила, и лейтенант поняли, о чем говорил криминолог.
Вскоре вся группа оказалась перед дверью камеры, где находился задержанный. Охранник поспешил приоткрыть дверной глазок, как только Борис показал ему свое удостоверение личности. Но сквозь это узкое отверстие Александра Бермана видно не было.
«Он выбрал самый глухой угол камеры», — подумал Горан.
В то время как охранник открывал тяжелые замки, лейтенант пытался успокоить всех присутствующих, и в первую очередь себя самого, в очередной раз утверждая, что действовал в соответствии с установленным порядком. С Бермана сняли часы, ремень, галстук и даже шнурки с ботинок. На нем не осталось ничего, чем бы он мог себе навредить.
Но уверенность полицейского исчезла, едва распахнулась железная дверь.
Мужчина лежал в углу камеры, в темном углу, спиной прислонясь к стене, с руками на животе, с широко раскинутыми на полу ногами. Рот в крови. Вокруг тела — черная лужа.