Фин смотрел на нее. Значит, важно, чтобы она осталась в живых.
— У вас есть причина подозревать Ридленда?
Возможно, она заметила, как изменился его тон, но виду не подала.
— Только то, что он тоже был в Гонконге. Я однажды встретила его в клубе.
Этого Фин не знал. Новость была не из приятных.
— Когда?
— Незадолго до вашего прибытия.
Он кивнул. Игра оказалась гораздо сложнее, чем он думал.
— А откуда вы знаете о предателе?
Минна промолчала. Но Фин умеет ждать. Это заложено в человеческой природе: ничто не действует на человека так, как его собственные страхи; на допросах молчание и страх часто позволяют добиться большего, чем пытки, когда нож загоняют под ногти.
Куда завело Минну воображение, остается неясным. Она помрачнела, резко выдохнула, словно пытаясь прогнать свои мысли.
— После вашего побега у меня была возможность многое узнать. Коллинз был… несдержан в своей злости. — Губы у нее искривились, и, пока она колебалась, он почувствовал, как расцветает мрачное любопытство, пуская корни слишком быстро, чтобы он мог его вырвать. Теперь оно было в нем, и не исчезнет, будет разрастаться; теперь он хочет знать, что с ней случилось.
Он ощутил вспышку беспричинной злости, скорее на себя, чем на нее; это заведет его еще дальше.
— Коллинз не единственный, кто отравил вас, — сказала она. — Ваш лицемерный сообщник тоже. Видимо, он решил, будто вы его разоблачили. Коллинз не обращал внимания на меня. Ясно лишь одно: он понятия не имел, что вы не американец, только потом узнал. И он злился, что его марионетка не рассказала ему о вас, не говоря уже о том, что он напортачил с вашим убийством.
Он глубоко вздохнул.
— Имена?
— Не знаю. Я была не в таком положении, чтобы спрашивать. — Минна отвела взгляд. Что-то в нем напряглось. В памяти мелькнуло ее лицо, как она смотрела на него, высунувшись из окна, сильный запах роз. В каком бы положении она ни оказалась потом, приятным его не назовешь. При воспоминании об этом Минна побледнела.
Фин быстро заговорил, чтобы вернуть ее в настоящее:
— Вы еще кому-нибудь об этом рассказывали? От вашей честности многое зависит, мисс Мастерс.
— Нет. Это нужно только вашему правительству.
Намеки стали теперь понятны. Фин отвернулся от нее, зажав рот рукой. Перстень-печатка, холодный и гладкий, прижался к губам.
Он опустил руку, разглядывая перстень. Большую часть своей взрослой жизни он не носил никаких драгоценностей, никаких ярких цветов, ничего примечательного, такого, что могло бы запомниться тому, кто его видел. Его все еще беспокоило, когда Фретгус подавал ему какие-нибудь вещи, которые определенно могли выделить его из толпы. Но неожиданно для себя он привык к этому перстню и больше не расставался с ним.