Всему этому сбыться было не суждено: невесть откуда появилась симпатичная девица, присела в соседний ряд, напротив, а потом сняла очки — и оказалась Никой, девочкой из будущего, от навязчивого и совершенно бессмысленного присутствия которой, как казалось Чижикову, он раз и навсегда избавился. Ведь детей в самолет так запросто не пускают, тем более — на международные рейсы.
А вот поди ж ты: сидит и смотрит через проход! Только на вид ей уже лет двадцать, глаза накрашены и даже губы помадой вымазаны — не очень умело, но по-взрослому. Есть от чего обалдеть самому невозмутимому человеку.
Чижиков натурально и обалдел: выпучил глаза, стал судорожно хватать ртом воздух и минут несколько ничего (кроме потрясенного «как?!» да «что?!») вымолвить не мог. Ника смотрела на него, улыбаясь, и не было в этой улыбке ни подвоха, ни насмешки, ни каких-либо иных намеков на умственную несостоятельность Коти. Открытая была улыбка, хорошая, дружелюбная, словно в происходящем не было ничего неестественного: мы летим вместе, дядя Костя, ты что, забыл? Чижиков так обалдел, что даже пришел в себя. Обнаружил в правой руке бутылку виски, совершенно не скрываясь, отхлебнул прямо из горлышка, потом единым махом опрокинул в рот содержимое стаканчика, который держал в левой руке — там был все тот же виски, замаскированный капелькой апельсинового сока, шумно выдохнул, утер рот тыльной стороной ладони и только тогда спросил:
— И как это понимать?
— Дядя Костя… — Ника продолжала улыбаться. — Я…
— Какой я тебе дядя?! — птицей взвился Чижиков. — Нашлись тут родственнички самозваные…
— Тише, — Ника приложила пальчик к губам. — Пожалуйста, тише, на нас обращают внимание…
Котя осторожно огляделся: пассажиры, сидевшие поблизости, и правда весьма заинтересованно таращились в их сторону, высматривая возмутителей спокойствия, а ближайшая стюардесса с профессионально озабоченным лицом уже направлялась прямиком к Чижикову.
— У вас все в порядке? — спросила она, остановившись рядом с Никой. — Все хорошо?
— Все прекрасно, — улыбнулась стюардессе Ника. — Просто я сообщила дяде такую приятную новость, что он не сумел сдержать радости.
— Ну… да… — согласно закивал Чижиков под внимательным взглядом стюардессы, а сам в это время придерживал локтем спрятанную за подлокотник бутылку. — Племянница у меня такая затейница.
— Быть может, вам принести чего-нибудь? — спросила стюардесса. — Вдруг, новость такая волнующая, что нужно успокоительное? Или, может, воды? Сока?
— Да, пожалуй сока… апельсинового, — выдохнул Котя.
Едва стюардесса отошла, он вперился в Нику взглядом и спросил, как ему показалось, сурово и требовательно: