Целый год я «притворялся приличным человеком». Я даже один раз сходил на партсобрание, где сказали, что доктор Мулдашев достоин быть коммунистом и постановили выдать мне партийный билет. Но я к этому времени уж очень устал корчить из себя «приличного».
Тогда я, конечно же, мало чего понимал в жизни, тогда я был глупее и тупее (хотя и сейчас…). Тогда я, естественно, ничего не знал о «поле тупости», но о зависти, правда, догадывался, произнося иногда банальную фразу:
— Зависть — это плохо!
И вот наступил торжественный момент вручения мне партийного билета. А этот билет, оказывается, должен был вручить обязательно первый секретарь райкома КПСС на торжественном заседании, кото-Рое бывает раз в два месяца, ровно в два часа дня, как раз… в разгар моего операционного дня. Ну, в общем, «прокопался» я в операционной до четырех-пяти часов и не смог получить партбилет.
Вечером я позвонил первому секретарю райкома и попросил разрешить выдать мне партбилет где-нибудь в канцелярии. Нельзя! — обрезал он и положил трубку. Через два месяца меня опять пригласили на торжественное собрание для выдачи мне партбилета, и опять это было в два часа дня, и… опять я «прокопался» в операционной.
Еще через два месяца… я был в командировке.
Еще через два месяца… я уже не помню, ну… не смог я придти, хотя может и хотел.
И, наконец, через год мне все же смогли вручить мой партийный билет, после чего первый секретарь райкома вызвал меня к себе в кабинет и сказал:
— Вы, товарищ Мулдашев, нас целый год в напряжении держали. Понимаете, целый год!!!
— А что особенного? Выдали бы партбилет где-нибудь… в канцелярии, — помню, оправдываясь, проговорил я.
У первого секретаря райкома, помню, глаза загорелись ненавистью ко мне… придурковатому. А я еще и добавил:
— Главное, ведь, считать себя коммунистом. А что эта бумажка-билет?! Могли бы выдать и в канцелярии.
Первый секретарь поднял палец, вздохнул и с присвистом сказал:
— Мы о вас, товарищ Мулдашев, уже год как отчитались перед… перед… ЦК КПСС. О том, что вы стали коммунистом. Поняли?!!!
Так я и стал коммунистом. Но… жизнь нашей инициативной научной группы нисколько не облегчилась. Жалобы на нас писали — почем зря! Особенно один отличался, худой такой, на кость похожий. Завидовал он нам, наверное, но посколъку больные со всего СССР ехали к нам, в Уфу, да и много иностранных врачей (США, Германия, Италия, Бразилия и другие) приезжали к нам учиться новым операциям, в основе которых лежит «выращивание» человеческих тканей. А он, худой этот, был еще и секретарем партячейки больницы, где мы арендовали помещения. Ну тут, как говорится, ему и карты в руки. К тому же я, с дурости, допускал много огрехов в жизни, особенно… в партийной жизни. Ну… не ходил я на партсобрания больницы, да и все. А если и ходил, то не выступал на них, сидя с умиленным выражением лица. Да и… засыпал нередко. Понятно, нервировало это, коммунистов-то.