— Хи-хи! — льстиво засмеялся второй. — Я уже начал думать, что они подохли от страха.
— Они непременно подохнут, — с готовностью подхватил первый стражник, — когда увидят сегодня великого Хеухеу-о-Мати.
— Сегодня уже не увидят, — грубо оборвал подошедший. — Вождь не желает отвлекать свой ум от высоких дум. До восхода солнца он не придет сюда.
Некоторое время они значительно молчали. Затем прозвучал властный голос Тириапуре:
— Пеурати, сбегай за огнем. Я хочу взглянуть на пленных псов.
— Хорошо, Тириапуре, хорошо!..
Через полминуты щели в стене осветились: видно, услужливый Пеурати вернулся от костра с головней или горящей веткой. Сильный толчок отворил низенькую дверцу амбара. Сначала просунулась рука с чадящим факелом, вслед за ней показалась голова.
Должно быть, Тириапуре был знатным ваикато: такой замысловатой татуировки Генри еще не видел.
Три крутые спирали, уходящие от каждой глазницы к губам, к вискам и, через щеки, к подбородку, придавали его молодому, чуть скуластому лицу выражение свирепости. Впрочем, глаза воина производили еще большее впечатление: в них светилась воля, жестокость и ум.
Подсвечивая факелом, воин внимательно осмотрел узлы на руках и ногах пленных, погасил несколько упавших на них искр и, презрительно усмехаясь, выбрался наружу.
— Вы будете охранять их всю ночь, — прозвучал его начальственный голос. — Они крепко связаны, это хорошо.
— О, Тириапуре, мы так сильно, сильно устали, — в унынии простонал один из стражников, но знатный маори, видимо, не привык повторять приказания.
Зашуршали шаги: Тириапуре удалился.
Ждать пришлось еще долго: оба охранника никак не могли уснуть, ворочались и недовольно бурчали. И лишь когда к свистящему посапыванию одного стражника присоединился храп другого, Генри осторожно повернулся с живота на бок, вытянул шею и, почти касаясь губами уха Тауранги, прошептал:
— Нож! У меня в башмаке нож…
«Башмак» он произнес по-английски: в языке маори этого слова нет.
Не слишком уверенный, понял ли его Тауранги, Генри торопливо зашептал:
— Лежи спокойно. Я достану нож и освобожу твои руки. Ты сможешь убежать. Я останусь здесь. Моя нога болит. Я не смогу.
Тауранги слушал затаив дыхание. Несколько минут он молчал, думая.
— Нет, Хенаре, нет, нет, нет… — послышался, наконец, его горячий шепот. — Я не брошу тебя, нет. Я унесу тебя на плечах, но не оставлю у этих голодных собак…
— Молчи! — в сердцах перебил Генри. — Не будь глупцом. Я англичанин, пакеха. Они не посмеют меня убить. Сообщи моему отцу, он выкупит меня. Прошу тебя, друг, делай, как я скажу. Лежи тихо!..