Между нами, мне самой это тоже интересно, хотя примерно можно догадаться. Но сейчас не буду о грустном. Но вот немец только что сказал очень интересную вещь. Я здесь всего третий день, а немцам уже об этом известно. Но тут меня видело не так уж много народа. Все, можно сказать, наперечет. И, тем не менее, кто-то успел настучать немцам?
– Раз уж зашла речь обо мне, господин фон Ульман, то поделитесь информацией: кто и как успел вам об этом сообщить? Впрочем, как – я догадываюсь, по рации, а вот кто?
– Правильно вы догадываетесь, фрау Северова. А кто – так это шифровальщик при штабе генерала Кузнецова. Его завербовали еще в 1938. Надо сказать, что своей работой он вполне оправдал все деньги, которые мы ему заплатили. Даже то, что совсем недавно вся радиогруппа при штабе 3-й армии попала под бомбежку, это его работа. И о вас он почти тут же нам сообщил. Почему я так спокойно вам об этом говорю? Да просто потому, что он знает меня в лицо, и видел, как меня повели сюда на допрос. Поэтому ему моя откровенность не повредит. Уверен, что он уже успел удрать.
При этих словах гауптмана майор выскочил из палатки. Через пару минут он вернулся и согласно кивнул.
– Думаю, гауптман, что вы правы, но приказ на захват я отдать был должен.
Гауптман довольно улыбнулся. Перехитрил нас, зараза. Вот поэтому он так и заливался – давал время своему человеку удрать. А, в то же время, придраться трудно. Мы спрашиваем – он честно отвечает. Ну что же. С этим немцем все понятно. Дальше допрашивать его не имеет смысла. Это не мой уровень, и, возможно даже, не уровень полковника Астахова. Надо немца переправлять в центр. Он это прекрасно понимает, и, судя по разговорчивости, именно на это и рассчитывает. Так что тут наши желания совпадают.
– Подведем итог, герр гауптман. Я все доложу руководству. Думаю, оно пойдет навстречу вашим пожеланиям, и вас переправят в Москву. Но это все, разумеется, при непременном условии, что вы не будете делать глупостей.
– Не беспокойтесь, фрау Северова. Я слишком люблю жизнь, чтобы рисковать ею из-за каких-то, как вы говорите, глупостей.
Немца увели, а майор вопросительно посмотрел на меня.
– Извините, товарищ Северова. Вот вы тут с гауптманом говорили о некоей операции в Гливице. Если не секрет, что это была за операция? Нам ничего об этом не рассказывали.
– Почему вам не рассказывали, товарищ майор, не знаю. Может быть, не придавали значения, или в 1939 эти сведения были секретными. Но теперь не думаю, что это продолжает оставаться тайной. Суть дела проста, как дважды два. В 1939 году Гитлер еще заботился о своем реноме перед западными странами и хотел обставить нападение на Польшу, как ответ на агрессию с польской стороны. Поэтому несколько эсэсовцев, переодевшись поляками, напали на радиостанцию, находившуюся в пограничном с Польшей местечке Гливице, и передали с этой радиостанции какое-то антигерманское заявление. При этом убили несколько немцев и оставили труп мужика, переодетого в польскую одежду. После этого Гитлер на голубом глазу заявил, что вот нехорошие поляки устроили провокацию, которая им с рук не сойдет. И ввел в Польшу войска. А дальше вы знаете. Возможно, Гитлер надеялся, что англичане и французы это проглотят, но ошибся, хотя и не намного. Войну ему объявили, но воевать из-за каких-то там поляков англы и франки не стали, потому что все это отвечало их главной цели: устранить буфер между Германией и СССР. Они были уверены, что теперь Гитлер сразу нападет на нас, а он их обманул, начав именно с них. Это ему злопамятные англы не простят. Но на нас Гитлер напал уже без всяких предлогов. По принципу «Ты виноват уж в том, что хочется мне кушать», как писал дедушка Крылов.