Больше он себе такого не позволял.
— Лет пятнадцать, не меньше.
— Точняк! Девяносто пятый, декабрь. Ты у меня две сотни «зелени» купил.
Я не усомнился ни на мгновение. Имена и фамилии проваливались сквозь память Левы, как песчинки сквозь крупное сито. Зато подробности любой сделки застревали намертво.
— Все меняешь?
— Сам видишь. Как обменки пооткрывались, я в поезда перебрался. Ниче, нормалек. Кручусь. Рублей подкинуть? Тебе — по льготному курсу.
— Спасибо, у меня есть.
— Спецпредложение?
— В смысле?
— Выйдем в тамбур. Вы не против, Рафаил Модестович?
У меня отвисла челюсть. Чтобы Лева назвал кого-нибудь по имени-отчеству?! И вообще, чего это он у адвоката позволения спрашивает? «Разные епархии», да?
— Без вопросов, Левочка! Нам еще долго ехать. Успеем наговориться…
Лева заговорщически манит меня в коридор. Говорят, любопытство сгубило кошку. Ну и ладно! Я не кошка. А если — ха-ха! — верить Рафаилу Модестовичу, беспокоиться о чем-либо уже поздно. И вообще, Лева (один раз не в счет) всегда работал честно.
Чего мне бояться?
* * *
Лева резво топал к переднему тамбуру. Ну да, в другом наверняка курят — не уединишься. Я заторопился следом, запнулся о смятую дорожку — и едва не вспахал носом пол.
— Блин!
В последний миг, ухватившись за поручень, я завис нелепой раскорякой. Перед глазами на грязно-белой дорожке от-
печатался рифленый след подошвы. «Сорок пятый растоптанный», — хмыкнув, я вернул себе равновесие и, отшатнувшись, едва не упал снова, теперь на спину. На меня уставились белые, неживые лица. Плоские, круглые маски, в глубине блестят человеческие глаза, угадываются смутные очертания носов, губ…
— Фарфор не желаете? — каркнули сверху.
Наваждение рассеялось. Высокий, похожий на ворона старик, облаченный в черный пиджак, развернул передо мной полотнище. На нем чудом держалась дюжина тарелок. В тарелках отражалась перепуганная физиономия.
Моя.
— Н-нет, спасибо!
— Есть сервизы…
— Не надо!
Бочком протиснувшись мимо фарфороносца, я поспешил удрать в тамбур.
— Памятники? — неслось в спину хриплое карканье. — Надгробья?
В тамбуре было на удивление чисто — ни пепла, ни окурков, ни грязных следов. И пахло фиалками. Наверное, проводница дезодорантом пшикнула. Лева занимал половину свободного пространства. Спиной он подпер внешнюю дверь. Гостям из соседнего вагона ворваться в тамбур было бы затруднительно. К чему такие предосторожности? Истинный вагонный меняла храбрей Джеймса Бонда.
— Что за спецпредложение?
Чем Лева решил удивить старого дружка? Фунты? Йены? Золотые пиастры из сокровищ капитана Флинта?