– Душков не было?
– Утекли.
– Мастаки по части стрельбы «эресами» у тебя есть?
– Всякие найдутся.
– Тогда чего же мы медлим? «Эресы» – за Пяндж, «ридным другарям», чтобы не болели у них почки, а мы забираем в кишлаке двух русских баб и уходим. Дуров, за мной!
Пригибаясь, бегом, – в кишлаке, несмотря на сообщение о том, что все душманы «утекли», они все-таки могли оставаться, а пуле, как известно, надо кланяться, – он пронесся мимо глиняных заборов, быстро сбил себе дыхание, но остановился лишь у дувала бабки Страшилы. Сел. Рукою взялся за грудь – надо было отдышаться. Дуров, хрипя, приткнулся рядом. Тоже взялся рукою за грудь. Пожаловался:
– Больно, блин! Сердце в глотке сидит.
– Горы. Сколько здесь ни живи – все равно задыхаться будешь.
– А если стакан спирта хватить – отдышка такая же будет?
– Можно вообще загнуться, – Панков сплюнул под ноги, в очередной раз нехорошо подивился тому, что слюна была тягучей и сладкой, как варенье. – Тьфу! Если напьешься – навалится горная болезнь, а от нее лекарств нет. Подъем, Дуров!
Панков ловко перемахнул через дувал бабки Страшилы, присел, огляделся. В дувале было пусто. Пахло старыми кизяками, кислой овчиной, стылым дымом, духом жилища, которое собираются покинуть люди, – этот острый запах возникает лишь тогда, когда из него уходят жильцы, а здесь возник до ухода. Панков подивился этому, поднялся с корточек, вошел в дом.
Дверь в доме была низкая, кособокая, черная от времени – чувствовалось, что к ней давно не притрагивалась мужская рука, закуток, ставший для бабки Страшилы сенцами, был пуст, в углу стояла хорошо наточенная, с гладким, приработавшимся к руке черенком, лопата. Вторая дверь была такая же, как и первая, – перекошенная от дыма и холода, старая, давно не ремонтированная.
Помещение было бедным, тесным, из мебели в доме были лишь две табуретки, стол и лавка. Но и этого, по таджикским меркам, было много: в таджикских домах ни столов, ни стульев не бывает – только подушки. На подушках сидят, на подушках лежат. Едят на полу. Раскладывают ковер – если семья побогаче, у нее обязательно есть ковер, если же победнее, – то расстилают обычную тряпку-скатерку и на нее ставят еду.
В углу, заметил Панков, к стене была прибита небольшая икона. Значит, не была бабка Страшила мусульманкой, значит, верила в нашего православного Бога, в Иисуса Христа.
– Никого, – сказал Дуров.
На полу валялась посуда, одна тарелка была раздавлена чьей-то грубой ногой: Панков понял, что до них здесь побывали душманы. Валялось опрокинутое ведро. По земляному полу была разлита вода.