Роф взглянул на хирурга, а затем опять потер глаза.
— Черт. Как долго?
— Пока мне не станет лучше.
Солнечные очки короля упали обратно на нос.
— Выздоравливай быстрее, брат. Я хочу, чтобы ей стерли память и вывезли отсюда.
Роф вышел из комнаты, с шумом закрыв за собой дверь.
— Все прошло хорошо, — сказал Ви Фьюри.
Фьюри в своей миролюбивой манере, пробормотал что-то по поводу свалившегося на них стресса, бла-бла-бла, а затем подошел к бюро и сменил тему. Он вернулся к постели с парой самокруток, зажигалкой Ви и пепельницей.
— Знаю, ты этого хочешь. Что ей понадобится для твоего лечения?
Ви сразу же мысленно составил список. С кровью Мариссы он быстро встанет на ноги, ведь ее родословная была практически чиста: в его бак только что залили горючее лучшего качества.
Но дело в том, что он не хотел выздоравливать быстро.
— Ей также потребуется одежда, — сказал он. — И продукты питания.
— Я позабочусь об этом. — Фьюри направился к двери. — Ты хочешь что-нибудь поесть?
— Нет. — Как только брат вышел в коридор, Ви сказал: — Проверишь, как там Бутч?
— Конечно.
После того как Фьюри ушел, Ви посмотрел на человеческую женщину. Она была скорее притягательна, чем красива. Черты ее лица были почти мужскими: квадратные скулы, четкая линия губ, никаких кокетливо изогнутых бровей и по-женски пышных ресниц. Не наблюдалось и большой груди, выпирающей из ее белого врачебного халата, и, насколько он заметил, женщина не была пышнотелой.
Но он хотел ее, будто она была обнаженной королевой красоты, требующей, чтобы ей услужили.
Моя. Бедра Ви заерзали, огонь распространился под кожей, хотя у него не было ни возможности, ни сил для занятий сексом.
Боже, честно говоря, он не испытывал никаких угрызений совести из-за ее похищения. Это было предопределено. Когда Бутч и Рейдж появились в больничной палате, у него было первое видение за эти недели. Он видел своего хирурга — она была в дверях в ореоле сияющего белого света, и с любовью на лице манила его за собой. Ее нежность омывала его теплой умиротворяющей волной, дарующей силу, а ее светящаяся кожа была как насыщающий его солнечный луч, которого он больше не знал.
Он не чувствовал угрызений совести, но все же винил себя за охватившие ее отчаяние и страх, когда она пришла в сознание. Благодаря своей матери, Ви на себе испытал то чувство уязвимой беспомощности, когда против воли оказывается давление извне. И он поступил таким образом именно с тем человеком, которому обязан спасенной жизнью.
Черт. Он спрашивал себя, как бы он поступил, не случись у него видения, не имей он проклятие видеть будущее. Неужели он оставил бы ее там? Да. Конечно, он так бы и поступил. Даже невзирая на буквально взрывающее его мозг слово “моя”, он все равно позволил бы ей остаться в ее мире.