Дверь снова легко подалась при первом прикосновении. За ней начиналась кромешная тьма. Это тоже было обязательной частью ритуала. Вытянув правую руку, он стал маленькими шажками осторожно переступать вправо, пока пальцы не коснулись каменной, изгибающейся кверху стены.
Она была холодной и неколебимой. Придерживаясь этой путеводной стены, лаская ее, словно женскую щеку, всякий раз, когда нога нащупывала в темноте ступеньку, он приступил к долгому, изнуряющему подъему. Там, наверху, он, праведник, совершающий личное паломничество, исполнит свою миссию. Укрепит душу и воздаст должное.
Кто-либо иной редко отваживался подниматься по этой винтовой лестнице. Ею, тайной тайных, впору было наслаждаться. А нынешней ночью эту тайну предстояло еще и разделить.
Терпеливо, но все уверенней, виток за витком, он поднимался по холодному каменному колодцу. Почти у самого верха стало светлее: первые робкие рассветные лучи проникли сквозь запятнанные временем окна. Выйдя в галерею под куполом, он различил темную фигуру человека, пригласившего его на повечерие. Фигура располагалась довольно далеко — обычно он не отваживался продвигаться по галерее на такое расстояние. Человек стоял на коленях, склонив голову в молитве.
Высоты он не боялся, и вскоре две фигуры стояли на коленях друг возле друга, в то время как лучи занимавшегося рассвета постепенно заполняли пространство под куполом.
— Благослови тебя Господь, и да облегчит Он твой путь, — прошептал посетитель.
— И пусть свет очистит твою веру, — ответил он. Это была литания[1] хранителей ночи.
Так, стоя рядом, обратились к тишине кающийся грешник и убийца.
Ждать пришлось недолго, и с первыми лучами солнца покаяние накрыло его словно волна. Встав, он вытянул руки и запрокинул голову, в самоотречении обратив лицо к небесам и моля Бога о любви и прощении.
Но вместо этого он нашел смерть. Удар был предательским. В панике он попытался ухватиться за что-нибудь, чтобы предотвратить смертельное падение, но — тщетно. Мгновение абсолютной ясности, манящей, непреложной вечности, а затем — пустота.
Аминь.
С этого, должно быть, все и началось.
Позже я сам совершил восхождение в темном колодце. Когда я впервые в жизни поднимался по неразличимой и, как казалось, нескончаемой винтовой лестнице к величественному куполу, что-то словно бы коснулось меня, и по спине и шее забегали мурашки.
Я стоял на галерее и молился. Первые лучи нового дня осветили купол базилики Святого Петра, и в этот миг я ощутил благоговейный трепет и блаженство.
А еще — страх.