Предаваясь размышлениям о разнообразных событиях дня, Харпплейер вновь принялся с маниакальной настойчивостью мерить шагами крошечный квартердек, так что другие члены экипажа, находившиеся рядом с ним, поспешили прибиться к правому борту, чтобы, не дай бог, не оказаться у него на пути. Четыре шага в одну сторону, поворот, потом три с половиной в другую; каждый раз, занося ногу для следующего шага, он с шумом, от которого все кругом дрожало, ударялся коленом о чугунную пушку. Но Харпплейеру было не до того — в его мозгу, как у заядлого картежника, в хаотичном вихре кружились мысли. Планы взвешивались и оценивались: те, в которых была хоть толика здравого смысла, безжалостно отметались, а к дальнейшему рассмотрению принимались самые безумные и лишенные всякого практического расчета. Немудрено, что на флоте его прозвали Дятел Харпи и с благоговейным страхом почитали за человека, способного вырвать победу из пасти поражения — непременно ценой огромных потерь. Но война есть война. Вы отдаете приказы, хорошие парни погибают — и тут уже за дело берутся толпы сухопутных писак, они-то уж рады стараться, изобразят все в лучшем виде. День выдался длинный и трудный, однако он все еще не мог позволить себе расслабиться. Напряженные раздумья и мрачные предчувствия мертвой хваткой Цербера держали его за горло почти что с самого рассвета, когда впередсмотрящий оповестил, что видит паруса на горизонте. Их было всего десять — французских линейных кораблей, и не успел утренний туман рассеяться, пышущий местью «Резервный» был уже на месте, как волк среди овец. Точно отлаженные английские орудия разразились грохочущими ударами сначала с одного борта, потом с другого: по десять залпов в ответ на каждый жалкий выстрел французских пушек, за которыми пряталось трусливое отребье восьмого и девятого призыва 1812 года. Убеленные сединами патриархи и сопливые младенцы больше всего на свете желали вернуться на семейные виноградники, а не воевать за тирана, рискуя жизнью под яростным огнем смертоносных орудий островного неприятеля — крошечного государства, брошенного в одиночку сражаться против мощи всей Европы. Это была беспощадная, суровая битва: не прибудь из порта подкрепление — вся французская эскадра была бы разгромлена. Как бы то ни было, четыре корабля из десяти сейчас лежали на дне океана среди морских угрей, а оставшиеся шесть нуждались в капитальном ремонте — они пострадали так сильно, что еще долго не смогут покинуть порт и осмелиться бросить вызов распаленной карающим гневом английской флотилии, окружившей их берега.