Я морской болезнью не страдал, поэтому плавание переносил спокойно, а вот Чижикову приходилось несладко. Он то и дело склонялся над ведром и отказывался от еды. Остальные гренадеры чувствовали себя нормально.
Шхуна плыла ровно, качка почти не ощущалась. Мы слышали мерное убаюкивающее поскрипывание, хлопанье парусов, крики птиц, громкие команды капитана и редкие возгласы суетящихся матросов.
Все, что нам оставалось делать, – есть или спать, других занятий не было. Темы для разговоров исчерпались, если честно, мы успели устать друг от друга. Чтобы не сидеть в постоянной темноте, я купил у капитана свечей, и мы их нещадно сжигали.
Кормежка оказалась неважной. Давали селедку, после которой ужасно хотелось пить, вяленое мясо и черствый хлеб. Раз или два принесли моченых яблок. Я надкусил одно и сморщился. Яблоко было кислым как лимон, хотя Карл поедал их с удовольствием. А вот Чижиков по-прежнему отказывался принимать пищу. Ему было хуже всех. Я почему-то думал, что морская болезнь со временем проходит, но гренадеру не стало лучше до самого конца плавания.
Из каюты выпускали только ночью – чтобы прогуляться по палубе и подышать свежим воздухом. Перед тем как судно пересекло границу с Пруссией, капитан зашел к нам и предупредил, чтобы мы сидели тихо как мыши.
– Но ведь вы сказали, что у вас все оплачено и проблем не будет, – заметил я.
– Верно, но никто не застрахован от слишком радетельных или жадных придурков, – хмуро сказал капитан.
Усы его при этих словах обвисли, и я догадался, что дела обстоят отнюдь не так гладко, как расписывал он.
Однако все обошлось. Корабль пришвартовался к причалу, команда бросила якорь, загремели деревянные сходни, по палубе затопали солдатские башмаки, возле дверей в каюту кто-то простуженно закашлял и заговорил на немецком. Речь сводилась к одному – некий таможенник считал, что его труд недостаточно хорошо оплачивается.
– Мы так не договаривались, – принялся возражать капитан.
– В таком случае я арестую судно и весь груз. Даже если ты чист перед законом, я все равно найду к чему придраться, – заверил невидимый таможенник.
– Но ведь это грабеж, – совсем упал духом капитан.
– Может, и грабеж, но у тебя нет выбора.
Невидимый собеседник захохотал, но его смех быстро перешел в лающий кашель.
– Проклятая погода! Когда-нибудь она меня доконает! Что ты решил?
– Хорошо, – согласился капитан. – Пройдем в мою каюту и рассчитаемся. Только прикажи убрать солдат, пока они не перевернули шхуну вверх дном. И проследи, чтобы они ничего не стащили.
– Не волнуйся, друг мой. Если кто-то из моих солдат чуток поживится на твоей посудине, сильно от тебя не убудет. Поделись с ближним своим и внакладе не останешься, – снова засмеялся таможенник.