Захар, игнорируя вопрос, вытянул руку и пихнул Машу кулаком в плечо:
– Хватит, я сказал.
Она вздрогнула, но, вместо того чтобы прекратить трясти лохмами и успокоиться, начала раскачиваться всем туловищем.
Стас прислушался и разобрал в сбивчивом бормотании только два повторяющихся слова: «Не буду, не буду, не буду…»
– Голодать станешь? – просипел Захар. – Пять дней воду хлебать? О дите подумай лучше. Димка помер, ему теперь все равно, а ты живая пока.
– Это… – вклинился Стас. – Я не слишком помешаю, если спрошу, о чем вы тут толкуете? Чего она не будет? Что у вас вообще здесь творится?
– Не надо дурочку ломать, – переключил наконец свое внимание Захар. – Все ты верно понял – на ужин сегодня мясцом побалуют. А Маша вот Диму есть не желает, хочет с голоду подохнуть и ребятенка заморить. Правильно я говорю, Маш?
– Хватит! – Девчонка согнулась и спрятала лицо между коленями, не прекращая раскачиваться взад-вперед.
– Понятно, – кивнул Стас. – И частенько это дело практикуете?
– Нет, – ответил Захар, – не часто. На корм обычно беглые идут да смутьяны, а такие здесь редкость, приходится картошкой мерзлой, капустой, свеклой, отрубями и прочим гнильем залежалым пробавляться. Я за четырнадцать лет, – старик задумался, что-то прикидывая, – от силы десятка два всего человечков-то и употребил. В первый раз брезговал тоже, а потом ничего, приелся. Вот ты рожу кривишь, а чего кривишь, и сам не знаешь, не пробовал ведь никогда. Хорошее мясо, съедобное вполне, чуть свинины пожестче. Не скажут – не отличишь, если опыта нет. Бараку нашему повезло – остальные будут воду хлебать с шелухой капустной, а мы сегодня по-царски отужинаем, и не только сегодня. Одного мертвяка обычно дней на пять хватает. Наварят из него бульону чан, – Захар ненадолго умолк и мечтательно закатил глаза, – арома-а-атного. Знаешь ты, как мясо пахнет, ежели его пару раз в год хавать? Не-е-ет, не знаешь. Запах такой, будто… будто в кущи райские попал. Аж слюною давишься. Если еще и горяченькое, так просто… Плеснут в миску, а от бульона парок поднимается. К лицу ее поднесешь и дышишь, дышишь… Рукам горячо, а не можешь оторваться. Потом к губам прислонишь, отхлебнешь, и кажется, что жил ты все это время не зря. Не зря помои жрал, не зря говно месил, терпел не зря. Потому как вытерпел, а вот он, чей шмоток в миске твоей бултыхается, – нет.
– Угу. Поучительно.
– Еще как. – Старик потянулся за водой, сдерживая кашель, отхлебнул, прохаркался и сплюнул в сторону. – Хозяева-то здешние не дураки, доходчиво объяснить умеют. Когда с человеком бок о бок годик хотя бы поживешь, пообщаешься, а потом тебя им же и кормят, сразу очень хорошо понимаешь, где твое место. Жрешь, причмокиваешь, а у самого в башке такая херня крутится, что не приведи господи. Ведь сейчас его, бедолагу, уминают, а выкинь фортель какой, и эти твари, что вокруг с мисками сидят, будут тебя за обе щеки трескать. Начинаешь на всех волком смотреть, авансом каждого ненавидишь, а это в деле разобщения шибко полезно. Нет единения – нет и бунтов. Святым ведь капусты гнилой не жалко, они не из экономии мертвяков рабам скармливают, а профилактики ради.