Под буковым кровом (Шмараков) - страница 15
Глава шестая
Тут новая мечта возмутила дух мой.
Карамзин
NN видел себя лежащего на постели подле стены, на которой еще темнело то длинное место, где висела прежде крепостного письма картина, представляющая победу русских над турками при Рябой Могиле. Сия слава российского оружия вывалилась из рамы и уже год тому, как, предана на попечение плотнику, обещавшему обстряпать это побоище лучше прежнего, перекочевала в каретный сарай, открыв по своем исчезновении, что обои на всей стене некогда были гвардейского зеленого цвета в золотую лапку. Повыбившиеся из перины перья пестрили комнату где пегим, где рыжим, невозмутимые в ее заводи до того мгновенья, как отворившаяся дверь не заставит их, сорвавшись с мест, кружить в насильственных скитаньях, то в темной пыли под кроватью, то на носу бронзовой статуэтки сменяя друг друга. Медяные стрелки часов, сделанные подобно копьям садовой решетки, исправно отставали на пять минут, и маятник радужно отблескивал. Среди комнаты недвижимо стояла Мавра, в белом облаке паров, и на лице ее, сквозь кофейного куренья глядевшем на NN, лежала тень иного лица, которое пытался он найти в забытом прошлом. Вдруг быстрый мрак за окном задёрнул солнце; взгляд NN обратился к дверям, за которыми раздалось приближавшееся движенье, — и в неизъяснимой тревоге, силясь спасти себя от чего-то, он проснулся.
Глава седьмая
Благословенная и тихая заря!
Херасков
Была прекрасная заря; меж багряных колонн прилежно вытканная паутина горела перлами росы, и ободренные птицы пели гимн благосклонному светилу с качающихся ветвей. Потирая затекшую шею, NN поднялся с каменной скамьи, вышел по ступеням и пошел знакомой тропою сада, отводя от лица мокрую листву и всего более жалея, что не велел конюшенному парню ждать его до утра. Два часа понадобилось, чтобы, зевая во весь рот и провожаемый средь лугов безыскусной пастушескою цевницей, он добрался до своей окрестности, а потом встретившийся сонный мужик вытряс ему все нутро на телеге, куда забравшись NN думал подремать до дому. Изумленная и растревоженная Мавра, с утра то бегавшая к воротам, то стоявшая у окна с геранием и ничего не добившаяся от бестолковых конюхов, встречала его промокшего до пояса при гулянье в лугах, с налипшею в телеге соломой и рыжими перьями, — весь испорченный доспех, стягивая который с себя и передавая ей вычистить и просушить, он прибавил: «Да вели там не орать на дворе, я спать лягу».
ЧУЖОЙ САД
Мой дядя звал меня к себе. На его первое письмо я ответил молчанием, частью развлеченный делами, частью настороженный той пылкостью новизны, с какою в нем выражались родственные чувства. Надеясь, что личные увещания будут сильней письменных представлений, он отправил новое письмо со своим соседом по уезду, который выгодно то ли продавал, то ли покупал поташ в Архангельске и на которого дядя возложил приятельское поручение меня убедить. Он отыскал мою квартиру в Шестилавочной. Это был человек в синем фраке и гороховых панталонах, с печальной задумчивостью в глазах и с осторожными движениями пухлого тела, будто все время нащупывал стул в темноте. Я видал его в детстве, когда мать возила меня к дяде, где наше знакомство ограничилось тем, что он сажал меня к себе на колени и показывал чёрта очень похоже. Он передал мне новое дядино послание. Щекотливое предубеждение насчет важности своего посольства его стесняло; увидев на ковре у меня два висящих накрест ятагана, с затертым жемчугом на рукояти и азиатскими клеймами, купленных на Апраксином торгу из побуждений, которые я готов был назвать суетными уже в те минуты, когда развешивал клинки по ковру, он спросил: верно, отняты у турок? радуясь удачному предлогу для разговора. Уверенный, что в Петербурге даже младшие помощники сенатских секретарей имеют безнаказанный случай отнимать что-нибудь у турок, он не был глуп; его ум, спокойный и ясный, всегда выгадывающий в обстоятельствах, был, однако же, настолько свободен от самодовольства, чтобы признавать в мире множество вещей, мало похожих на ему известные; среди этих вещей