– Наступление, – услышал я дальше. – А им уже все равно. Вот и я… Ну, доедем до Берлина! – крикнул Шабуров и сжал кулаки. – Мои-то не воскреснут…
Видение за окном уже исчезло. Лес прошел гуще, черным пологом задернув мертвых. Шабуров все смотрел туда.
– У каждого потери, – жестко перебил я, так как очень боялся, что Шабуров разрыдается. – У меня отец умер в блокаду. А мы все-таки существуем и должны существовать.
"Меня нет", – повторялось в мозгу. Эти слова неприятно кололи. Потом протест сменился жалостью.
Жить на войне трудно. И надо, чтобы человеку было чем жить на войне. Шабурову нечем, и это страшно. Пожалуй, это самое страшное на войне. Он мог бы жить местью, если бы ему дали гранату, поставили к орудию…
– Ну, снова рапорт напишу. Что толку! Уперся майор, как… Ничего, я добьюсь!
Что-то новое шевельнулось во мне.
– Правильно! – сказал я. – И добивайтесь, коли так. Меня-то майор не послушает, а то…
Он схватил мои руки.
– Нет, нет!.. Не понимаете вы… Он всегда со смехом к вам: писатель мол… А по сути – уважает вас.
– Ладно, – сказал я, отвечая на пожатие – Ладно… Я все, что могу…
До сих пор я был на стороне Лободы. Сейчас я уверял себя, что Лобода несправедлив к Шабурову.
А Лобода тем временем беседовал в шоферской кабине о Охапкиным. Чаще доносился глуховатый, иногда срывающийся тенорок Коли, он что-то с воодушевлением рассказывал майору.
Окно темнело, близился час ужина. Я обдумывал, как лучше завести разговор с майором о Шабурове. Но все сложилось по-другому. Мы въехали в Титовку.
Эта лесная деревушка не упоминалась в сводке боевых действий. Известна она стала только тогда, когда наши вошли в нее и увидели догорающие костры на месте домов.
Теперь костры погасли. Они лишь дымили кое-где. Тянуло гарью, и к этому примешивался еще какой-то запах, тошнотворный, сладковатый. Я ощутил его, как только вышел из машины. Из мрака вынырнул коренастый белесый лейтенант в угловатом брезентовом плаще.
– Вижу, машина ваша… – сказал он, переведя дух. – Генерал Лободу ищет.
Он увел майора куда-то в темноту, наполненную скрипом орудийных колес, хлюпаньем шагов.
– Ряпущев, адъютант генерала, – сказал Шабуров. – Николай, рули-ка подальше.
Сладковатый запах настигал всюду, вся сожженная Титовка дышала им.
Шабуров мрачнел. Мы догадывались, отчего такой запах. Коля, отпросившийся разузнать, сообщил: на краю деревни сгорел сарай с людьми. Фашисты заперли жителей Титовки, не успевших убежать в лес, и подпалили.
– Наш майор там, – сказал Охапкин. – Он в комиссии, акт пишут… Там одна женщина с ума сошла. – Глаза Коли округлились. – Сына сожгли.