"Ему не больше восемнадцати, – подумал я. – Верно, свеженький из тыла и сразу под огонь "катюш". Надолго запомнит эту встречу".
В сумерки мы добрались до передовой части. Здесь снег еще не сошел: зарывшись в нем по ступицу, притаились маленькие, почти игрушечные, противотанковые пушки-"сорокапятки". С бугра просматривалось плоское поле, там маячили, тонули во мраке черные фигурки – уходящие гитлеровцы. "Сорокапятки" задорно глядели на них.
К нам подбежал длинноногий бородатый офицер в расстегнутой куртке. На груди серебрился орден Александра Невского.
– Чем черт не шутит, – сказал офицер. – Не ровен час, контратака.
– У них танки? – спросил я.
– Два. – Офицер жадно затянулся папиросой. – В сущности, полтора, поправился он. – Один мы кокнули, ковыляет кое-как.
Подошла Михальская.
– Поработаем, – сказала она.
– Антифрицы. – Майор оглядел нас с интересом. – Учтите, у них шестиствольный миномет.
Охапкин уже разворачивал звуковку. С вечера ударил мороз, дорога поскрипывала.
– Стоп! – крикнул Шабуров. Он соскочил на дорогу и шел рядом с машиной, держась за крыло.
Теперь она повернулась рупорами к противнику. Укрыться негде. Рядом, за обочиной, заросли, но туда не сунешься – снег слишком глубок.
– Я первая, – заявила Михальская и вошла в кузов. Затарахтел движок.
Рупоры грянули военный марш. Потом раздался голос Михальской, оглушающий, совсем чужой.
– Вы, наверное, уже слышали меня, – начала она. – Вы называете меня "небесной фрау". Я говорила вам с самолета. Я предупреждала вас, что и под Ленинградом вас ждет разгром. Вы тогда не верили. И вот вы убедились.
Вся ночь наполнилась ее голосом. Немцев не видно, их поглотила темнота. А может быть, их и нет вовсе? Оттуда ни выстрела, ни ракеты.
Охапкин что-то говорит мне. Его губы шевелятся.
– Удирают самосильно! – кричит он мне в самое ухо. – Но оглядываются.
– На что вы рассчитываете? – Звуковка грозно вопрошает молчащую ночь. – Бегство не спасет вас. Для вас нет спасительного рубежа.
Около меня приплясывает, дышит на руки Коля. Ноги его в новых сапогах скользят, он хватает меня за рукав.
– Блеск! – слышу я. – Видели у майора?.. А что, орден Кутузова выше или нет?
– Выше, – отвечаю я, не задумываясь.
– Холодно! – Коля отпустил мой рукав. – Зима опять… Пойду в кабину.
Рупоры умолкли. Машина стала как будто меньше. Потемнела, начала сливаться с ночью. Острый металлический щелчок дверцы – словно точка, звуковая точка после передачи.
– Бензином пахнет, – сказала Михальская. Она жадно вобрала в себя студеный воздух.
– До чего же тихо, – сказал я.