– Wieder los! [Опять началось! (нем.) ] – прошептал Гушти. Розовое лицо его побледнело.
– Нас не заденет, – сказал Шабуров. – Ошибку в расчете допустили.
Эти слова, произнесенные деловитым тоном – "ошибка", "допустили", пришлись очень кстати в эту минуту. Я крепче прижался к плечу Шабурова.
– Орлы! – раздалось рядом. – Эк занесло вас! Ну, позвольте-ка!
В пещеру, низко нагнувшись, влез рослый подполковник, за ним солдат в шоферском комбинезоне.
– Кто в тереме живет? – засмеялся подполковник. – А это? – Он обернулся к Гушти и засмеялся еще громче: вид у Гушти был потешный, он силился отдать офицеру честь по всем правилам, но голова его стукнулась о глиняный свод, рука никак не доставала до пилотки.
С подполковником я был знаком: это Лякишев, начальник политотдела дивизии, той самой дивизии, где служил разведчик Кураев.
– Дело затевается серьезное, – сказал Лякишев. – У немцев тут подготовленная оборона. – Он махнул рукой по направлению к лесу. Калеван-линн, по-эстонски крепость Калева. Может, когда и была крепость…
Гушти дернулся. Я сидел между ним и Шабуровым и потому ясно почувствовал это.
– Калеван-линн, – произнес Гушти, встретив мой взгляд.
– Он был там? – спросил Лякишев.
– Нет, никогда, – затараторил Гушти. – Я был чертежником при штабе, я чертил… Да, я чертил эти укрепления, у меня они в памяти…
– У него мировая память, – сказал я. – У нас он снова нарисовал все.
Гушти кивал, лицо его сияло.
– Гут, – кивнул Лякишев, – Калеван-линн, – повторил оп и развернул карту. – Вот! Высота с хуторами, очень выгодная позиция. Брать нелегко, много крови будет стоить.
В ту же ночь звуковка нацелила свои рупоры на Калеван-линн.
Хрупкие, чуткие сумерки – такой была эта июньская ночь. На скате возвышенности, занятой немцами, отчетливо густеют кущи кустарников. Там и сям рождаются, пульсируют и умирают огоньки. Лес отвечает на выстрелы стонами, всхлипами, свистом. Это пули, посылаемые оттуда, из Калеван-линна. Немцев бесит наша звуковка. Они не нашли ее пока, мины тратить им жалко, они палят из винтовок, из пулеметов. Кажется, весь лес полон летающих заблудившихся пуль. Гушти сплоховал, раскашлялся у микрофона. Едва дочитал передачу.
– Горло схватило, сырость, – говорит он извиняющимся тоном, подавая мне плащ-палатку.
Пусть отдохнет. Я отсылаю его к Шабурову, помогать у движка. Звуковка передает музыку из кинофильма "Веселые ребята". Пальба затихает.
Тишина. Пока движок остывает, я ищу место посуше. Гушти угодил в мокрую канаву, оттого и потерял голос. Ноги утопают в мягких подушках мха. Лес возобновляет свою ночную жизнь, где-то трудится кукушка, суля нам годы, долгие годы бытия. Славная кукушка! Она обещает долголетие всем, даже тому, чья жизнь оборвется этой же ночью, и тому, кто погибнет завтра, на том скате, в час штурма…