— Прямо сейчас. Идем.
Навии повернулись к выходу. Кэро сжал плечо Яна в жесте молчаливой поддержки и вышел за русалками.
Шептунов снова сел на скамью, прислонился головой к стене и закрыл глаза. Его не заботила влажная одежда, не терзал голод или страх. Все, что он мог сделать — ждать и он ждал.
Ни Ян, ни Кэро не относились к людям с холерическим темпераментом. Попытка переворота, бунт или драка в городе под землей, казались им заведомо бесполезным занятием, глупым и неперспективным. Сейчас к ним относились с вежливостью, сдержанно, но без агрессии. Янат считал, что это наилучшее из возможных развитие событий. Их жизням пока ничего не угрожает, значит, необходимо наблюдать, запоминать и надеяться на благоприятное стечение обстоятельств. Даже если со стороны они выглядели проигравшими, сдаваться Шептунов не собирался.
Он смотрел в одну точку, позволяя мыслям лениво перекатываться, подобно волнам оставляющим на песке влажный извилистый след. В его мыслях эту роль играли воспоминания. О разговорах с Кэро, об их прогулках по саду на базе. Ян позволил себе вспомнить о родителях и сестре, о маленьком племяннике или племяннице, который или которая у него наверняка уже родилась. Он снова бережно спрятал свою любовь и тоску к родным в самой глубине души, не позволяя им влиять на себя. Работа есть работа. Вдруг, ему пришло в голову, что он просто убегает сам от себя, прячется за вывеской слов, чтобы не позволить себе просто быть человеком. Он так долго сражался со всеми вокруг, что просто забыл, как можно жить иначе. Верить, любить, доверять.
Усталость туманила зрение, расплывались перед глазами очертания круглых окошек, гладкой стены. Он просто проваливался куда-то, словно сквозь толстое ватное одеяло. Туда, где не слышны были звуки, а его тело нежно качали волны. Ян даже не почувствовал как мягко повалился набок. Он спал. Ему снился сон.
Яркий, насыщенный цветами, запахами и эмоциями. Янат стоял на холме и вокруг, на многие километры раскинулись поля. Ему были незнакомы эти места и растения, но он как завороженный смотрел и смотрел, вдыхая сухой, горячий воздух.
Ветер гнал волны по траве, кружил вихрями, ласково поглаживал ее и нещадно трепал. Перед глазами Яната лоскутным одеялом чередовались квадраты цвета. Темно-зеленый ближе к синему или ближе к желтому, золотистый, почти белый, нежный салатный как первая листва на деревьях и фиолетовый с крапинками пронзительно зеленого. Разнотравье поражало богатством видов и форм: сиреневыми венчиками, розовыми метелками, алыми бутонами, желтыми и голубыми соцветиями, полянами белых как капли краски цветочков с желтыми серединками, хрупкими, кивающими в такт ветру, головками маков на длинных стеблях и жесткими колючими кустарниками, покрытыми изящными полупрозрачными плафонами бледно-желтых вьюнков. У горизонта поля скрывала дымка, разбавлявшая насыщенный общий тон, делающая мягкими и приглушенными краски. Золотистый, розовый, бежевый и неожиданно голубой. Это проблеск реки, что вьется змейкой там, вдали. За ней желтый, бледно-бледно зеленый, и снова голубой густо перемешанный с серым дымчатым — место, где небо встречается с землей. Ян запрокинул голову вверх, сощурившись, и как козырьком прикрыл глаза ладонью. Он видел небо похожим на бесконечно огромную жемчужину, с ее мягким перламутровым сиянием, с бархатной гладкостью нежной лазури, смешанной с белой глазурью облаков и серебристыми отблесками. Солнце щедро рассыпало лучи, которые тоже делили мир на квадраты теней и света, заставляли золотые поля переливаться бегущей полосой бликов. Ян чувствовал незнакомое ранее умиротворение. Оно окружало его еле слышным шепотом, светом, нежило в ласковых объятиях, окутывало покоем и любовью. Он растягивал это состояние во времени как мог долго, не позволяя себе думать, не позволяя сомневаться. Подставлял солнцу лицо, вдыхал теплый воздух, а внутри что-то легонько покалывало, то ли щекочущее чувство радости, то ли незнакомое блаженство. А мир шептал ему с нежностью: "Я здесь, здесь…и слышу тебя. Янат, Янат. Янат!" Он резко дернулся, как будто ветер в один миг стал вдруг, колючим, холодным и ударил по лицу наотмашь. Мир посерел, съежился до точки, прямо перед собой Шептунов увидел знакомые глаза навыкате и осознал, что уже не спит.