Сегодня демократия победила в просвещенном мире повсеместно, есть все основания считать демократию совершенно воплотившейся. Именно этот социальный строй — с мировыми корпорациями, просвещенными миллиардерами, локальными войнами, финансовой кредитной системой, оффшорными зонами для богатых и налогами для бедных, искусством «второго авангарда» и массовой культурой — и является венцом истории. Достигнута блаженная точка развития — и человечество замерло в испуге: как бы равновесие не нарушить!
Выражение «конец истории» звучало уже неоднократно. Сегодня знаменитый фаустовский дух европейской цивилизации в очередной раз обрел счастливое мгновение, которое хочется удержать навсегда. Некогда Гегель полагал, что мировой дух познал себя в Пруссии; современные мыслители считают, что тогда мировой дух ошибся — познать-то он себя познал, но не до конца. Потом мировой дух потерпел поражение под Лейпцигом, потом на поле Ватерлоо, и потребовалось еще полтораста лет, чтобы он возродился в полном объеме. Но вот сегодня, обретя современную демократию, мировой дух наконец-то успокоился.
Таким образом, анализируя демократию, мы очевидно сможем составить мнение о самом фаустовском духе.
Казалось бы, коль скоро известно, какой строй лучший, устанавливай его и живи припеваючи. Но не так все просто.
Несказанной популярностью сегодня пользуется тезис о неоднородности демократий. Этим тезисом русские чиновники оправдывают не вполне нормальные выборы президента, да и западные политики охотно данный тезис поддерживают: он доказывает, что Россия никогда не будет в той же мере демократической, что и Запад. Не задумываясь о том, что почти буквально цитируют Оруэлла («все звери равны, но некоторые равнее прочих»), сегодняшние политики говорят о том, что некоторые демократии демократичнее других. Это звучит дико, но политики утверждают, что каждая культура рождает свою, особую демократию. Так, экспериментальным путем установлено, что русская демократия не похожа на американскую, та, в свою очередь, на немецкую и т. д. Строят вроде бы по классическим рецептам, а получается не совсем то, что предлагалось в образце. Можно, конечно же, допустить, что в России построено нечто иное, недемократическое, что в этой стране демократия невозможна и любое усилие тщетно, но такое утверждение в корне противоречит основному демократическому принципу — равенству возможностей, и следовательно, такое утверждение отрицает демократию как таковую.
Перед нами классический софизм: если демократия в России невозможна, то демократии не существует в принципе. В самом деле, если демократия постулирует равенство меж негром и белым, рабом и господином, то, само собой разумеется, демократические принципы должны быть доступны и разным культурам. А то что же получается: негр белому равен, а американская культура не равна российской? Принцип равенства возможностей не может работать избирательно, или это не принцип равенства. Вероятно, следует признать (если возможности были равны, а результат усилий скуден), что природа края, особенности истории, культурная традиция сделали участие в соревновании заведомо нелепым. Так, хромой может добиться участия в соревнованиях по бегу, но его шансы невелики. Так не является ли цинизмом приглашать его принять участие в забеге?