— Я убью тебя, неверный! — Ибрагим набросился на Себастьяно, замахнулся саблей, но вдруг… наступил на персик, поскользнулся и, опрокинувшись на спину, всем телом навалился на огромный крюк для снастей, торчавший из досок. Крюк проткнул его насквозь… Все было кончено.
Себастьяно перекрестился и направился к выходу. Он поднялся по лестнице и вышел на палубу. Тут же его словно обдало ледяной волной — корабль шел на всех парусах в сторону открытого моря. Повсюду были турецкие матросы, а на мостике стоял капитан. Себастьяно проклинал себя за легкомыслие. Нужно было предвидеть обман.
Увидев Себастьяно, капитан что-то крикнул своей команде, и матросы оставили свои дела, вооружились и начали обступать чужака со всех сторон. Через несколько мгновений Себастьяно оказался в кольце врагов. Шансов на спасение не оставалось…
— Ты слышала? По всему городу облавы, в порту снуют янычары. Они разыскивают тебя. Султан в ярости. — Рене был очень взволнован.
— Но в чем дело? — удивилась Клаудиа. — Почему из-за моего исчезновения такой переполох?
Уже несколько дней они жили в лачуге ставриотов, приютивших их. Жизнь у сектантов была скромна и аскетична, их это вполне устраивало.
— Дело в том, — продолжал Рене, — что христиане восхищены твоим мужеством, а султан стал объектом насмешек. Сначала ты предпочла смерть его ласкам, а потом сбежала из святая святых — султанского дворца! Это пощечина всей империи! Пока они все в бешенстве, лучше побыстрее убраться в горы. Я уже договорился. Сегодня ночью нас проводят в тайный монастырь, в пещере.
— Господи, из-за облав могут пострадать невинные. Я не хотела этого…
— Да, несколько невинных уже пострадали, — с улыбкой сообщил Рене.
— Почему ты смеешься? Ведь это ужасно!
— Потому что эти несчастные — начальник дворцовой стражи и несколько янычар.
— Все равно это не смешно…
— Что-то я тебя не узнаю, Клаудиа. Где та решительность, с которой ты первая бросалась на абордаж? Где…
— Не надо, Рене. Это не самое лучшее время в моей жизни. Тогда я была совсем другая, и не по своей вине. Но я не оправдываю свой грех.
— Клаудиа, ты не должна корить себя. — Рене хотел обнять ее, но она отстранилась.
— Мне очень тревожно, Рене. Я боюсь за тебя, — она вдруг сама прильнула к нему. — Ты мне так дорог, у меня никого больше не осталось…
— Клаудиа, я всегда буду любить тебя. Веришь, я никогда никого так не любил. — Он склонил голову и запечатлел поцелуй на ее губах.
Клаудиа почувствовала, как теплота и нега разливаются по всему ее телу. Это было почти забытое ощущение, но нестерпимо сладостное.