Вскоре Джорджоне откланялся. Клаудиа и Рене едва успели сбежать вниз и спрятаться за массивным каменным выступом. Когда музыкант прошел, они вернулись на прежнее место.
— Завтра должен прийти ответ от Людовика. Я уверен, что он нуждается в этой встрече не меньше, чем я. — Теперь уже голос Фоскари звучал твердо и решительно. — Король заинтересован в спокойствии на своих землях, а значит, ему нужен надежный правитель. Так что аудиенция обязательно состоится, я и буду дожем!
Фоскари присел в кресло. Он уже видел себя во дворце дожей, повелевающим всей Республикой, пусть под покровительством Людовика.
— Венеция, — продолжал рассуждать он, — самая преуспевающая страна мира. Кто правит ею, тот самый богатый человек на нашей грешной земле. Ты это понимаешь, Лукреция?
— Возможно, ты прав… — уклончиво ответила герцогиня.
Ее сегодняшний наряд был особенно оригинален — еще один образчик утонченного вкуса. Лукреция была одной из тех немногих итальянских дам, которые самолично создавали моду. Сейчас, вместо обычного выреза каре, ее плечи были полностью обнажены. Лиф, рукава и юбка были из плотного бархата, отделанного полосками из тяжелой парчи. Это сочетание легкомысленного «верха» с тяжелым роскошным «низом» создавало впечатление изысканности и простоты.
Лукреция встала за спинкой кресла, на котором сидел Фоскари, и положила руки ему на плечи. Затем склонилась над ним, так что ее длинные золотистые локоны коснулись его щек. Это не могло оставить Фоскари равнодушным. Он повернулся к ней.
— О Лукреция, скоро я стану сказочно богат, у меня будет власть, — заговорил он взволнованно и торопливо. — У меня будет все, кроме одного! В моей короне не будет хватать самого дорогого бриллианта!
Он припал губами к ее плечу, но Лукреция отстранилась.
— И что же это за бриллиант? — с трогательной наивностью спросила она, словно не догадывалась, о чем идет речь.
— Не мучь меня, ты же прекрасно знаешь, что это ты — самое восхитительное создание во всей цветущей Италии! — Он опустился перед ней на колени.
— Но граф, граф…
Она отстранялась, но не слишком настойчиво, и вскоре уступила. Он начал целовать подол ее платья, потом поднялся выше, пока не добрался до тонкой рубашки, прикрывающей лиф. Ее плечи были обнажены, и он припал к ним жарким поцелуем. Чувствуя, как она обмякла и обхватила его за шею руками, граф усилил натиск, путаясь в хитросплетениях ее наряда. Он сосредоточил внимание на множестве темных бантиков, вносивших контраст в верхнюю часть туалета. Уже давно они манили к себе, намекая, что вот он — ключ к ее прекрасному телу. Граф набросился на бантики, точно лев на добычу.