Они рассыпались по долине и, перейдя ее, вернулись к горам. Поскольку мост был разрушен, а наводить новый под обстрелом с горы казалось делом немыслимым, Тирант решил осадить Великого Турка и не позволить тому никаких сношений с внешним миром.
Севастократор разместил свою пехоту у подножия горы, а сам вместе с конницей разбил лагерь неподалеку, в том месте, где Сверчок указал хороший источник воды.
И там Тирант наконец заснул. Он спал, не снимая доспеха и не разжимая пальцев на рукояти меча,
* * *
Тем временем Роберт Македонский вместе со своими людьми покинул укрепления Пелидаса, но вовсе не для того, чтобы присоединиться к севастократору в его осаде; нет, для начала он направился прямиком в разгромленный турецкий лагерь.
Ночью, пока шла резня и повсюду носились взбешенные кони, воины Тиранта не видели всего, что творится в лагере. Но утром, в ярком солнечном свете, глазам герцога Македонского и горожан предстала вся картина в целокупности, и они не знали, чему больше дивиться — обилию трупов или тем сокровищам, что валялись повсюду в грязи.
Таким образом, в лагере турок горожане собрали множество монет, драгоценных камней, украшений и шелковых одежд. Так к добру обернулась их беда: сперва они страдали от голода и всяческих лишений, но в конце концов стали богатыми.
Разумеется, герцог Македонский понимал, что воспользовался плодами чужой победы и что среди соратников севастократора найдутся сеньоры, которые потребуют для себя справедливости. И потому этот трус и предатель велел нести всю добычу в город и хорошо ее там спрятать, а возле ворот Пелидаса выставить стражу. Он приказал стражникам ни под каким видом не пропускать в город ни Тиранта, ни его людей. И только после этого с небольшим войском герцог Македонский направился туда, где уже находился севастократор.
Тиранта разбудил паж Сверчок. Он не позволил это сделать никому другому и даже посмел возражать Диафебу.
— Потому что спросонок севастократор может оказаться очень сердитым, — объяснил он этому сеньору, когда тот хотел войти к кузену и потрясти того за плечо. — И будет лучше, если он случайно обругает или даже ударит меня, нежели вас.
Диафеб сказал:
— Для пажа ты удивительно деликатен; однако тебе следовало бы знать, что наш севастократор даже спросонок или находясь в бреду не в состоянии обругать ни мужчину, ни женщину, ни ребенка, ни монаха, потому что он всегда остается истинным рыцарем.
Выслушав Диафеба, Сверчок просто вошел в шатер и разбудил Тиранта, коснувшись его руки.
— Прибыл гонец, ваша милость. — Он протянул руку, чтобы Тирант мог опереться на него и встать.