— Нет. Не думаю.
— Вы слишком закомплексованы. Освободитесь. Отбросьте эту ветхую буржуазную ментальность. Действуйте так, словно играете в какую-то игру.
Они направлялись к тому месту, где Мерилен оставила свою машину. Контатти продолжал мягко убеждать ее:
— Пойдите сегодня вечером к Уэйну. Вам кажется справедливым лишать его своего общества в такие трудные дни? При всем том, что ему предстоит сделать… и сказать? Вы все еще его женщина или нет?
— Вам удается заставить меня почувствовать себя абсолютной дурой, — заметила Мерилен, слегка улыбнувшись. — А также в какой-то мере… достойной презрения.
Контатти вздохнул:
— Вы опять смотрите на вещи с неправильной точки зрения. И поэтому делаетесь скучной, банальной, нудной. Следовало бы презирать вас за это. Но мне нравятся противоречия, и поэтому я чувствую, что становлюсь весьма неравнодушен к вам. Да, я в самом деле исполнен к вам нежности и любви…
— Ваш искренний тон трогает меня, — с иронией заметила она.
— Вы считаете меня циником. Какая ошибка. В работе, конечно, я действую без предрассудков, но поверьте мне, общаясь с женщиной, я становлюсь нежным и уступчивым настолько, что готов удовлетворить любое ее желание. Просит хлестать ее, хлещу. Просит бить, бью. Просит предать, предаю. Просит оставить, оставляю.
— Поразительное благородство, — засмеялась Мерилен. — А если она попросит совсем другого. — И тут же постаралась опередить его ответ: — Не надо отвечать. Позвольте мне самой представить это.
— Я намерен ухаживать за вами. Но не теперь. Сейчас это было бы дурным тоном. Однако, когда наша операция завершится, я попрошу вашей руки. Официально.
— Я не встречала большего наглеца.
— Я говорю совершенно серьезно. Вы это поняли?
— Теперь я уже немного знаю вас, но все равно никак не могу отличить истину от фальши.
Они подошли к машине и, остановившись, некоторое время смотрели друг другу в глаза. Он с удовольствием, она с интересом.
Попрощавшись, Контатти удалился, смешавшись с толпой, а Мерилен, слегка улыбаясь, заглянула в сумку и выключила магнитофон. Потом села в свою «ланчу» и уехала.
Одно из ружей было разобрано: детали его лежали на столе, и Юрек одну за другой тщательно чистил их.
Он был целиком погружен в свое занятие и не слышал легкого стука в дверь. В комнате появился Станислав, в халате, встрепанный, с воспаленными глазами.
— Я только что мерил температуру. Тридцать семь. Я поправился.
— По вашему виду этого не скажешь.
— Мне бы хотелось меду. Могу я взять еще немного?
— Подождите, пока вернется Ева. Она вот-вот придет, — сказал Юрек, посмотрев на часы.