– Так не может продолжаться вечно, – сказала Анна-Мария.
– Не может, – согласилась Регина.
– Ты должна принять решение.
– Кому должна?
Анна-Мария развела руками. Жест вышел патетичным, как у плохой актрисы. Искренность, помноженная на неумение выражать свои чувства. Прибавьте давно разошедшиеся дороги матери и дочери – вот вам и мелодрама на пустом месте.
Не на пустом, поправилась Регина. Если бы на пустом…
– Это отец просил тебя поговорить со мной?
– Кажется, мы договорились, – лицо матери выразило живейшую обиду. – Это некрасиво с твоей стороны…
– О чем договорились?
– Ты не имеешь права копаться у меня в мыслях. Ни морального, ни любого другого.
Регина вздохнула. Все начиналось сначала.
– Ах, мама… Твои мысли написаны у тебя на лице. Без папы ты бы никогда не собралась поучать свою взрослую дочь. У вас, госпожа курфюрстина, просто не нашлось бы свободной минутки.
– И все-таки это ненормально. Почему бы тебе не выйти за него замуж? Вы встречаетесь уже два года.
– Мы встречаемся всю жизнь. С детского сада. Это не я у него – это он что-то сломал у меня в мозгах. Или в судьбе. Ни разойтись по-человечески не можем, ни сойтись.
– Я имела в виду – два года после той твоей поездки. Не перекручивай мои слова.
Закрыв глаза, Регина представила себе Ника. Внизу, за перилами веранды, где они с мамой пили чай. Ника, худого как жердь. Насквозь прожаренного солнцем. С хриплым голосом. С морщинками в уголках глаз. Ника, бросившего курить свою гадость. Его смех. Его взгляд. Его запах.