Я тоже уселся, зло сказал:
– Гуманисты… Сволочи… Не напоминайте.
Мэлори склонила голову набок и весело спросила:
– Интересно, а что ты предлагаешь: "Встречаясь с девушками из орфеанума, поинтересуйтесь, кто их родители, затем расскажите о своих", – так надо написать? Или вот еще: "Беседуя с девушками из орфеанумов, обязательно посетуйте на ожидающую их печальную участь", – так? Да?
Она говорила это без обиды и раздражения. Подкалывала. Я подтянул колени к подбородку, уткнулся в них лицом и пробормотал:
– Я тебя не отдам…
– Что? – изумилась Мэлори. – Что, что? Ой, глядите на него…Ой, "отпетый" из "отпетых". Ну, я помру. Не отдаст.
И Мэлори залилась своим звонким заливистым смехом.
Я недовольно посмотрел на нее.
– Не понимаю, как ты можешь смеяться.
– А что? – Мэлори стерла слезы, выступившие у нее на глазах от смеха. – Мы, инкубаторские, в этом выращены, к этому готовимся. Ты же вот знаешь, что когда-нибудь умрешь – и ничего, не ходишь с кислой мордой. Ну? Чего ты? – она снова толкнула меня.
Я молчал. С Мэлори всегда было так.
Это я должен был утешать ее, если не мог спасти, ее – черноволосую, худенькую, большегрудую мою Мэлори…
Я замотал головой.
Мэлори вскочила на ноги, воздела руки к небу и замогильным голосом завела:
– Дочери Дракона! Воспитанницы планеты, днем и ночью, бодрствуя и во сне, в играх и занятиях, под открытым небом и под крышей Орфеанума, никогда, никогда, никогда, нигде, нигде, нигде, ни при каких обстоятельствах мы не забудем наш долг перед планетой. Жизнь – этот дар планеты, дар людей…
– Замолчи! – я быстро поднялся и схватил ее за плечи. – Замолчи!
– Фе… – хмыкнула Мэлори, – три раза в день – утром, днем, вечером. И лишний раз не только не возбраняется, но даже рекомендуется… Между прочим, очень помогает, просто спасает. Есть же идиотки, которые бродят целыми днями с горящими глазами и твердят эту молитву. Если кто проскакивает, так только они. Ну, редко, редко. Одна на миллион. Чтобы другим не обидно было. И получается из такой спасшейся зануда-истеричка, вроде нашей Памелы – воспиталки. Помело… "Деточки, – передразнила она воспитательницу, – будьте достойны вашего жребия". Я ей однажды врезала: "Что же вы-то, – спрашиваю, – оказались недостойны?"
– А она?
– Разревелась. Убежала из классной комнаты. Ревела в сортире белугой. Меня потом к директору вызывали. Помело за меня заступалась. Лопотала: "Я прошу, умоляю, никаких санкций, никаких! Девочка была совершенно права. Совершенно. Я не должна, я не имею права так часто твердить девочкам эту фразу. Я виновата, что проявила несдержанность…" А я и говорю: "Что вы, что вы, Памела Ксеньевна, напротив, это я перед вами виновата… Я готова просить прощения…Это я была несдержанна и груба. Могу только сказать, что толкнула меня на этот шаг зависть, низкая зависть. Я хотела бы, я мечтала бы быть такой, как вы…" Чувиха тут, как бурак, покраснела и заткнулась.