Чернота нагло лезет в лицо душными пальцами. Я улыбаюсь — уже рефлекторно — и чернота хохочет в ответ, хищно и радостно, чернота вцепляется когтями уже изнутри, и я ничего не могу сделать — ведь Она должна видеть только улыбку.
Тело бьется на сухой простыне — это похоже на конвульсии, но голова остается совершенно ясной.
На лице улыбка.
Чернота из ее глаз исчезла. Они оказались светло-серыми.
Мне кажется — или проклятая чаша стала тяжелей?
— Кого ты обманываешь?! Ее? Себя?
— Судьбу.
— Это же ложь! Ты врешь ей, подсовывая вместо себя сладкую маску! Это подло!
— Я пробовал иначе. Мне не понравилось. Ей, думаю, тоже.
— Дурак. Ты не умеешь улыбаться.
— Теперь — умею…
— Однажды эта улыбка перейдет в ненавидящий оскал, и ты не успеешь ничего сделать!
— Успею. Не бойся за нее.
— Дурак. Я за тебя боюсь.
— Не бойся.
— Чем врать, уходи. Это будет честнее.
Он наконец поднимает глаза. В них — совершенное изумление.
— Как это? Я без нее не могу.
Каждый шаг зависит от ее слова. Взгляда. Прикосновения.
Вот еще одна ступенька, хрустнув, приняла его вес.
Шаг. Еще одна. Шаг.
— Прости, я сегодня не могу…
Доска раскалывается и, нелепо взмахнув руками, фигурка срывается вниз.
— Если хочешь — завтра…
В последний момент пальцы вцепляются в ненадежное крепление, и он, замерев, ждет, пока мост перестанет лихорадить. Потом осторожно подтягивается на руках.
— Хорошо, я позвоню…
Он ложится на спину и находит взглядом свою звезду. На губах появляется улыбка.
— Да нет, все хорошо. Это даже не притворство уже. Я правда научился этой вот светлости.
— Прости, но это все равно — неправда. Я чувствую: тебе больно.
— Ты — чувствуешь, потому что с тобой я… Вот черт — хотел сказать — без маски…
— Вот видишь.
— Чушь!
— Рано или поздно ты сдохнешь от этого напряжения.
— Я никогда не умру. Я люблю ее.
«…в результате остановки сердца приблизительно в 18 часов. Следов насильственной смерти не обнаружено.»
На его лице была улыбка.