Так я стал «безлошадным», как у нас назывались те, кто оказался без боевой машины и ждал случая, когда ему представится возможность снова стать членом какого-либо экипажа. Война есть война, люди выходили из строя, а на их место становились те, кто оставался от других экипажей или возвращался из госпиталей. Конечно, рассчитывать на получение новой боевой техники было пустое дело. Мы отлично понимали, что ликвидация боевой группировки близилась к концу и близок день, когда прогремит последний выстрел. Бросать сюда новые части и технику было просто бессмысленно. Назревали новые наступательные бои уже на Одере, и нам тоже предстояло по завершении дел здесь принять участие в боях и на новом направлении.
Мы жадно интересовались событиями не только на нашем участке фронта. Каждая свежая газета прочитывалась от первой до последней строчки. Радовали события на других фронтах. Близился час полного разгрома фашистской Германии. Обсуждали сводки Совинформбюро, высказывали свои предложения, намечали направления новых ударов наших войск, ну прямо как полководцы. Такова уж солдатская натура. И когда в следующей газете вдруг появлялось сообщение, о котором предположительно велся разговор и кто-то вдруг оказывался прав, сразу же с жаром произносилось: «Ну, что я говорил?» И, довольный тем, что оказался прав, выпятив грудь, он становился хоть на минуту этаким мудрым человеком. А все же ничего в этом удивительного не было. Ведь удары наших войск были так ощутимы, что нетрудно было предвидеть развитие событий на том или ином участке фронта.
Мы заправляли машины горючим, грузили и разгружали боеприпасы, подтаскивали их к самоходкам, стараясь облегчить труд членов экипажей. Немало времени мы уделяли и работе на полевой кухне. Особенно никто не любил чистить картошку, но что поделаешь, на войне тоже надо кушать, а постоянно есть макароны надоело. Хотелось и борща, и просто хорошо сваренной картошки.
Повар наш был доволен, а старшина Смола изо всех сил старался раздобывать такие продукты, которые хоть как-то разнообразили наш нехитрый солдатский стол. Хотелось делать все, лишь бы помочь чем-то общему делу и приблизить нашу победу. Военфельдшер, к которому меня прикрепили на время, необходимое для полного излечения, оказался человеком толковым. Таких, как я, с ожогами, ему приходилось выхаживать, и мои дела пошли на лад. Каждодневные смазывания невероятно вонючей мазью давали поразительный эффект, и вскоре я снова начал чувствовать свое лицо и руки. Я поправлялся на глазах ребят, они мне говорили это ежедневно, и моя душа ликовала.