Сердечко ее словно сорвалось с цепи и застучало, как сумасшедшее.
Бережно взяв ее за руки, он положил их на землю и прижал. Подавшись вперед, он приблизил свое лицо к ней, так что она ощутила тепло его дыхания.
— Не двигайтесь, — хриплым шепотом повторил он.
Эви кивнула. Во всяком случае, талей показалось.
А потом он поцеловал ее, и все мысли вылетели у нее из головы. Она не хотела, чтобы все получилось именно так — то есть, чтобы в голове у нее образовалась звенящая пустота. Она хотела сосредоточиться, запомнить, запечатлеть в памяти каждую минуту, каждую секунду, каждый удар сердца, пока будет длиться поцелуй. Всего мгновение назад это казалось ей жизненно важным. Но теперь, когда его губы слились с ее, чувственное наслаждение победило разум — его запах, вкус, жар у нее внизу живота, когда он, в свою очередь пробовал ее на вкус, — и она страстно желала лишь одного: поцеловать его в ответ.
Ее ладони по-прежнему оставались прижатыми к земле. Ей хотелось коснуться его, притянуть к себе, настоять на своем, но он не давал ей пошевелиться, бережно лаская ее губы своими.
— По-моему, — прошептал он.
Он вновь коснулся ее губ и поцеловал ее с невероятной нежностью, вдруг отстранился на мгновение, почти оторвавшись от нее, но только затем, чтобы опять вернуться. Он целовал ее так, как если бы хотел проверить, насколько она была хрупкой… или опасной.
У нее не было сил пошевелиться, ей не оставалось ничего иного, кроме как позволить ему продолжать свое бережное изучение, пока Эви не показалось, что она сойдет с ума, если не получит большего.
Он лишь хотел узнать, какая она на вкус, и ничего более.
Именно это говорил себе Мак-Алистер, когда заключал пари, и в этом поклялся, когда взял руки Эви в свои и склонился к ее губам. Но после первого же прикосновения, головокружительного ощущения настоящей Эви, он был вынужден признать то, что в глубине души сознавал с самого начала: это обещание он сдержать не сможет.
От одного только намека на близость, от ее легчайшего запаха и мимолетного прикосновения к ее губам в ушах у него зашумела кровь, а в сердце вспыхнуло желание. Перед глазами беспорядочно поплыли эротические видения: его пальцы у нее в волосах, у нее на талии, у нее под юбкой. Эви касается своими руками его лица, его спины, его кожи.
То, что он прижал ее руки к земле, не давая возможности оттолкнуть, не было поступком мужчины, стремящимся овладеть женщиной силой. Это был поступок мужчины, который боится той власти, которую имеет над ним эта женщина. Легчайшего прикосновения ее пальцев оказалось бы достаточно, больше чем достаточно, чтобы самообладание изменило ему. А он отчаянно стремился сохранить остатки выдержки и умения держать себя в руках.