— Он бы заподозрил, что мы лжем по каким-то иным причинам, — подхватила Эви, не дав ему закончить. — Полагаю, вы правы.
Он внимательно посмотрел на нее, прежде чем снять жилет и швырнуть его на пол перед очагом. Сегодня утром он не стал утруждать себя возней с галстуком, и расстегнутый воротник накрахмаленной рубашки обнажал его загорелую грудь. Это зрелище загипнотизировало Эви. Кожа у него была гладкой и коричневой от солнца до самого пояса, вспомнила она. Чувствуя, что краснеет, она поспешно отвела глаза и постаралась отогнать от себя воспоминания о мускулистой груди Мак-Алистера.
— Как ваша нога? — поинтересовался он.
— Я… спасибо, хорошо.
Его темные глаза внимательно вглядывались в ее лицо.
— Она по-прежнему причиняет вам боль?
— Да, ноет немножко, — призналась Эви, в душе смирившись с тем, что очередного разговора о ее увечной ноге не избежать. — Но это вполне можно терпеть.
На лбу у него появилась морщинка — он нахмурился.
— Вы уверены, что…
— Со мной все в порядке, уверяю вас. Конечно, горячая ванна была бы очень кстати, но, полагаю, крепкий и спокойный сон тоже способен творить чудеса.
Мак-Алистер кивнул и потянулся к кожаному шнурку, которым на затылке были перехвачены его волосы.
— Вы, разумеется, предпочтете первым делом поужинать.
Если бы он не упомянул о еде, Эви, без сомнения, восторженно ахнула бы при виде роскошных густых волос, водопадом обрушившихся ему на плечи. Когда он вновь собрал их в строгий хвост, она лишь горестно вздохнула. Но даже трепет, вызванный созерцанием кудрей Мак-Алистера, не мог соперничать с предвкушением настоящего ужина.
— О да, пожалуйста, — выдохнула она. — Я понимаю, еще рано, но…
— Я обо всем позабочусь.
Эви готова была рухнуть на пол и заснуть в одежде, но она все-таки нашла в себе силы наклониться, чтобы развязать шнурки на ботиночках.
— Спасибо.
— Когда я постучу, встаньте за ширму.
Она резко выпрямилась.
— За ширму? Для чего?
— Прислуге придется войти в комнату, чтобы поставить поднос.
— Но это полный абсурд…
— Ширма или накидка. Выбирайте.
Эви слишком устала и проголодалась, чтобы спорить.
— Я выбираю ширму.
Чувствуя себя ужасно глупо, Эви, тем не менее, встала за ширму, когда двадцать минут спустя в дверь постучали. Она на мгновение, задумалась, стоит ли отвечать, потом пожала плечами и крикнула:
— Войдите.
За этим последовала обычная суета — послышался скрип отодвигаемой мебели и звон тарелок. До слуха Эви донесся негромкий лязг — что бы это могло быть, подумала она — и сдавленная ругань кого-то из слуг. Ей вдруг показалось, что по комнате топчутся никак не меньше полудюжины пар ног, и она едва удержалась, чтобы не выглянуть из-за ширмы. Что там, черт возьми, происходит, если для того, чтобы занести в комнату обыкновенный поднос, понадобилось шесть человек прислуги?