Сам я пришел к выводу, что пещера Ломбрив, без всякого сомнения, служила некогда приютом для катаров, стремившихся скрыться от своих палачей. Эти люди, поклонявшиеся миру и справедливости, ненавидели насилие и бороться с врагами могли только пламенем своей веры. Гадаль любил делиться своим увлечением, но он умел быть и скрытным, когда считал это необходимым. Он лишь очень немногое рассказал мне о том, какие предметы нашел в пещере, а когда я произнес роковое слово «сокровища» — расхохотался. Сокровища там, конечно, есть, ответил он мне, только все зависит от того, какое значение мы вкладываем в слово «сокровище».
Этот разговор у нас случился, когда мы вышли из пещеры. Я был тогда и возбужден, и уязвлен. У меня было ясное впечатление, что при всем нашем единомыслии он говорил мне не все, что знал. С этого дня, чтобы раскрыть глубочайшую тайну катарского наследия, я мог рассчитывать лишь на самого себя. Когда мы спускались к дороге в село, мой взгляд остановился на большом белом доме прямо у шоссе. Я спросил Гадаля, кто там живет; он ответил мне: это гостиница, но сейчас у нее нет хозяина. Я заметил, что из сада за домом можно подняться к пещере так, что этого никто не заметит. И я решил узнать об этом деле все, что можно.
Преданный тебе
Отто Ран.
Первым чудом этого дня было то, что машина Шеналя-сына завелась. Мотор заурчал, и Ле Биан пустился по арьежским дорогам на приступ древней крепости. Именно такой несколько высокопарный образ возник в его уме, когда он выехал из Сен-Поля-де-Жарра. Ле Биан надеялся, что голос Филиппы — странного призрака, всю ночь снившегося ему, — наконец соединится с каким-нибудь внешним обликом. Он представлял ее себе в самых разных видах: как высокородную средневековую даму, как преследуемую монахиню, как графиню в роскошном наряде… Лица у нее тоже были самые разные: прежде всего, конечно, лицо любимой Жозефины, но и Эдит, и других женщин, возникавших в его жизни за последние годы. В конце концов он решил, что Филиппа должна блистать всеми возможными достоинствами. Она была отважна, нежна, умна и, уж конечно, чиста, как все катары, боровшиеся со своими гонителями.
Итак, ум его блуждал вокруг обольстительного образа Филиппы, а глазам открывались тем временем виды горного Лангедока. Он проехал деревеньки Селль и Фрейшене, залюбовался видом ущелья Лоз. Довольно было вида этих гор, чтобы понять, о чем могли мечтать люди в этом глухом уголке Французского королевства, что возвышало их дух. Лангедок место не заурядное, не из тех, к которым привыкаешь с первого взгляда. Путника здесь встречают гигантские скалы, словно бросая ему грозный вызов. Арьежский край суров, и только поднявшись высоко вверх можно увидеть его таким, каков он на самом деле. Ле Биан ощущал странную робость. Проехав Монферье, уже недалеко от Монсегюра, он чувствовал себя как мальчик по дороге на первое свидание. А вдруг у него не получится? Что скажет Филиппа, если он не сможет оправдать ее надежды?