— Не моя вина, Сергей Иваныч! Я печку доглядывал. Прогорела. Я уж потом… Не моя… — Матвей громко дышал, одинокий глаз на его лице светился ужасом и раскаянием, губы на длинной челюсти прыгали.
— Из палаты все выбежали? Проверяли? — строго спросил Сухинин.
Матвей опешил:
— Да кто ж их считал?
— Так пересчитайте! По списку проверьте!
Матвей метнулся на улицу, протопал по горящему коридору, чего-то попутно выкрикивая.
Жар накатывал все сильнее, дым стопорил дыхание.
— Дальше опасно. Уходим, Завьялов!
— Через окно, Сергей Иванович! Там уж не пройти. Опалит.
Пожар пробовали тушить. Кое-как наполнили водой бочку, подкатили на санях с ручной помпой, растянули рукав. Вялая струя из шланга оплескивала и на время сбивала пламя с бревен, поднимала душный белый пар внутри дома, заливась в разбитые окна. Но огонь занимался вновь, выкатывался яркими языками в облаке дыма из-под крыши, красными играющими завесями полонил окна. Нарастал треск. Что-то внутри обваливалось, сыпались искры. Становилось все светлее, жарче, и еще бесполезнее казались усилия тушителей.
Санитар Матвей, перепачканный в саже, с опаленными бровями, в обгоревшей шапке набекрень, подскочил к Сухинину:
— Все вроде выбежали… Один Кузьма не вылез. Он неподъемный был… Не моя вина, Сергей Иваныч…
— Кузьма? — резко откликнулся на услышанные слова Федор. Он тут же вспомнил — осенило, — что человек в исподнем, который взмахивал в углу руками, и был «кулак» Кузьма. «Видать, сполз с кровати, а дальше-то не в можах… Да как же я забыл! Он ведь без подмоги-то…» — Федор на мгновение зажмурился. Потом зачерпнул ладонью снега, охватил холодом лицо: — Может, еще жив Кузьма-то? Успею! Через окно…
— Стой! Назад! — Сухинин вовремя схватил Федора за рукав телогрейки. — Себя покалечишь, а Кузьму не спасешь. Слишком поздно.
— Такая смерть нехороша. Даже умереть мужику без мученья не дали. Ироды!
Сухинин резко обернулся к нему.
— Я не про вас, Сергей Иванович. Про его раскулачников… — сказал Федор.
Санитар Матвей снова хлопотливо затерялся в толпе погорельцев, которые грудились наособинку, переминались кто в чем, иные в одном белье, кутаясь в одеяло.
— Правда, что Матвей просил подежурить вас в коридоре? — спросил Сухинин.
— Правда. Но кабы я знал, что он печку без присмотра оставит, к прачке умотает… Я ему говорил, а он мне: «Семейственность у него, отношенья…» — Федор передразнил Матвея, на его манер вытягивая нижнюю челюсть. — Все из-за бабы евонной. Понесло его, старого. Сам себе судьбу-то накаркал.
— К сожалению, молодой человек, — уныло согласился Сухинин, — мужчины чаще всего глупеют из-за женщины.