Тропа вывела его к дому. Он понял, что ночь только начинается, а колдовская морока замутила ему голову, заставив короткое время принять за целую ночь. Он постоял перед домом, желая прийти в себя и не показать жене пережитого им ужаса. Отряхнулся от снега, вытряс из волос сухие листья и обломки веток, набившиеся в чаще, где он потерял, не заметив, шапку. Войдя в теплый дом, увидел Спиридона на лавке возле окна, хлеб на столе и сидящую рядом Аграфену, с тревогой глядящую на дверь:
— Слава Богу, ты пришел. Почему так поздно? Спиридонка уж какое время назад закрыл мастерскую.
— Заглянул к Игнату насчет кожи, да ты знаешь его, балабола, так заговорил, что про время забыл. Давай, что есть, горячее, замерз что-то по пути домой.
Аграфена уже доставала из печи котелок, источающий аромат похлебки с сухими грибами. Ослабев от мыслей тяжелых, блужданий по лесу, Петр ел быстро и жадно, на него непохоже, обмениваясь с женой короткими замечаниями. Спиридон, тихо сидевший на лавке, думал о своем — он понял, что хозяин обманул жену, поскольку знал, что Игнат намедни уехал по своим делам. Да и видел парень, что Петр, выйдя из мастерской, завернул к лесу, в котором делать ему было нечего, если только не запала безумная мысль разобраться с нечистью на мельнице.
Дорога подмерзла. Вечерело. В морозном воздухе издалека слышался дробный цокот конских копыт. Если бы кто внимательно присмотрелся к летящей кавалькаде, то был бы немало удивлен. Не все кони ступали на промерзшую дорогу. Некоторые всадники будто бы скользили в воздухе, не касаясь копытами земли. Впереди скакал боярин Воротынский.
Ох, как не любил он проезжать эти московские окраины, везде здесь от каждого дома шел дух благопорядочности и благонравия. Каждый в своем убогом домике крестился и молил о чем-то своего бога. От каждой такой молитвы у боярина по телу скользили морозные мурашки.
И мысли этих жалких людишек простые и бесхитростные, казалось освещали их дома ярче лучины и огня очагов. Да и чего они могли еще желать, кроме мира и покоя, ныне присно и вовеки веков. Ничего, скоро придет настоящее время, время истинных хозяев жизни.
Воротынский задумался, бесовский конь как-то неловко оступился, переступил в нетерпении копытами, когда сбился с ритма, да и поскакал себе дальше.
Только последний корочун увидел, что произошло и осклабился в мерзкой ухмылке. Хотел он протянуть свои грязные руки к душе затоптанного ребенка, но так тот был невинен и чист сердцем, так много света и тепла переполняло его при жизни, что корочун заворчал и в злобе поскакал дальше.