— Свободных мест нет и роялей тоже! — объяснял вахтер посетителю.
— Как же вы без рояля? Это же театр музыкальный?
Он стоял как снежный человек — запорошенный, с надвинутой на брови шапкой.
— Мне обещали позвать Борисова.
— Я Борисов и есть.
— Вы?.. А я думал, что все режиссеры, как бы это сказать… не в ваших летах. Вообще, я режиссеров не очень… Больше — актеров Да, но вы же меня обманываете, заявляя, что ставите оперу для рояля. Если у вас нет рояля…
— У нас есть пианино!
При этих словах его как обожгло. Лицо выражало такую муку, что у меня на нервной почве задергалось веко: все, провал, какой черт меня дернул… Улыбка проглянула не сразу — крошечная, в четверть губы.
— Последний раз я играл на пианино в Одессе. Скажите, вам сейчас…
— Двадцать три.
— Примерно в этом возрасте я и играл… А ноты у вас есть? Когда кончится все это (он странно покрутил рукой у виска), обещаю, что оперу посмотрю.
— Что кончится?
— Моя болезнь — дыра в мозге!.. У вас тут хорошая церковь, я только что оттуда…
И почему-то запел «Tuba mirum». Вахтер не спускал с Рихтера глаз.
… Хорошая модуляция в фа-мажор, а у меня что звучит? — соль… Целый тон! Позвоните, пожалуйста, Нине Львовне через три дня.
Ушел и забрал ноты.
Я звонил и через три дня, и через две недели.
— Святослав Теофилович просил передать, что ноты стоят на пюпитре, — отвечала Нина Львовна любезней и любезней раз от раза.
Я боялся досаждать звонками и объявился теперь через месяц. На меня буквально обрушились:
— Где же вы пропадали? Сегодня в одиннадцать!
В лифте встретил клоуна Никулина, он жил в этом же доме на Большой Бронной.
— На шестнадцатый? К Рихтеру?
— А как вы…
— Он сегодня начал играть. Вот слушатели и потянулись. Когда я иду спать, у него начинается музыка. Передайте привет.
Я застыл у двери, которая вела в квартиру 58. Застыл, чтобы набрать воздух. А позвонить надо было в квартиру напротив — 59. Чтобы не перепутать номера, открыл записную книжку… но тут же дверь 58 распахнулась со свистом. Рихтер стоял с полотенцем на голове.
— Представляете, уже не болела. И вот опять… Дырка, как у Гоголя. А почему изволите опаздывать?
— (Растерянно) Я ведь на пять минут раньше. Наверное, ваши часы…
— У меня вообще нет часов! И никогда не было! Но вы все равно опоздали — лет на двадцать пять, точно. Я больше не буду играть хорошо!
И сделал двусмысленный жест: то ли входить, то ли не входить — как хотите. Я робко перешагнул. А он уже растворился в черной дыре коридора. Где-то щелкнул дверной замок.
Я остался один. Первое, что начал разглядывать — зал. Рояль стоял в самом центре, разделяя зал на две половины. Первая — определенно светлая. Два тяжелых торшера с рыжевато-золотистыми ногами освещали клавиши На рояле аккуратно разбросаны ноты, сверху — мой Бриттен. Меня это почему-то воодушевило. Еще я запомнил подсвечник из темной бронзы, внушительный крест с цепью, четки и картинку с немецким пейзажем. Электронные часики — по-видимому, японские — как будто говорили о другом летоисчислении.