Как-то после концерта Артуро Бенедетти-Микеланджели произнес тост, процитировав Гете[187]:
«Но когда ты другу даришь
Поцелуй — уста немеют,
Ибо все слова — слова лишь,
Поцелуй же душу греет»
Все зааплодировали, он направился ко мне со своим бокалом и… не поцеловал. Только по плечу похлопал, но очень по-дружески.
Фуга. Наш концерт с Олегом Каганом памяти Ойстраха[188]. Может быть, Четвертая скрипичная соната Бетховена звучала не так демонично, как у Ойстраха… В финале я просил Олега вызвать дух Давида Федоровича. Чтобы он снизошел. Все эти «остановки», паузы в финале — написаны специально для этого.
Когда я играю для Генриха Густавовича, всегда знаю место, где можно немного «помедитировать». В Бетховене, конечно, речитатив d-moll'ной сонаты или Adagio из As-dur'ной сонаты — репетиции «ля-бекара». Обратите внимание на это место.
Но, вызвав дух, главное — не забыть его отпустить на волю, к стихиям. Как сделал шекспировский Просперо.
Двадцать четвертая прелюдия h-moll. У меня есть рисунок Корбюзье старого Рима, я иногда на него поглядываю. Вот место, где выставили отрубленную голову Цицерона… У меня чувство, что я ходил когда-то по этим камням. Кем я тут был — Цицероном или его палачом?
Вы задумывались о прошлых своих жизнях? Это интересно… Мне кажется, что художником я обязательно был.
Конечно… ренессансным. Архитектором? (задумывается). Да, возможно… Композитором — точно… Но только не Ребиковым[189]! Без сомнений — был Логе, богом огня! Такой же блуждающий, непостоянный… И был тем слугой, который подавал Гоголю рукописи для сожжения.
Фуга. Посвящается Итальянскому дворику и Ирине Александровне — персонально! Теперь у меня в Москве есть второй дом и свой месяц — декабрь.
Ирина Александровна — из самых горячих поклонниц. Ей нравится абсолютно все, что бы я не играл! Я ей говорю: но ведь так не бывает!.. Даже у вас я однажды заметил кислое лицо. Я очень хорошо помню — после сонаты Метнера. Я ее действительно недоучил.
Теперь я спокоен — у моих картин есть надежное место. И «Голубь» с моих антресолей перелетит прямо в музей[190]… Голубь — это что за символ?
XIX. «Четыре строгих напева»
— Скажите, Юра… я ведь должен исповедаться? Вы бы взяли на себя мои грехи?
— Но что мне с ними делать? У меня и свои уже…
— Жить, меня вспоминать. Конечно, я могу исповедаться в церкви, но уж больно не хочется видеть ничьего лица. Что я ему скажу? Что когда работал в театре, утащил ноты «Тангейзера»?.. Знаете, сколько всего за мной грехов — 500/ Ему же будет тяжело это выслушивать, ноги начнут подкашиваться… И при этом все время твердить: «Бог простит», «Бог простит…» А вдруг не простит?