Белая машина, конечно же, была припаркована перед домом Питера Хортона. Бродяга стоял позади дома. Джим спросил Мэри, давно ли здесь белая машина, и она ответила: «Три ночи».
— Столько же она простояла и перед домом Бориса, перед его бегством, — сказал Джим. — Мистер Уайт что-то замыслил и скоро начнет действовать.
Я вообразил себе, как мистер Уайт взваливает на плечи громадное тело Питера.
— Да, — сказала Мэри.
— Что? — спросил я.
— Три.
— Три? — переспросил Джим. — И что это значит?
— На единицу больше двух.
— А как насчет Питера? — спросил я.
Мэри покачала головой:
— Не знаю.
— Хорошо, иди играй, — отпустил ее Джим.
Мэри удалилась на свою половину. Когда в ее классе начались занятия, Джим наклонился ко мне и прошептал:
— Сказать ей о том, чем грозился Хинкли?
— Ты думаешь, он это сделает?
— Нет, но…
— А если мы увидим машину перед нашим домом — сказать ей?
Джим согласился, а потом посвятил меня в свой новый план. Он собирался порыться под диванными подушками и под кроватью, чтобы собрать деньги на лампы-вспышки к своей камере.
— И тогда мы застукаем его на месте преступления.
Неопровержимое доказательство
Мы знали, что если мама выпивает и одновременно говорит, то она пьет быстрее. За обедом Джим задал тысячу вопросов про Бермуды, а прежде чем мама принялась за грязную посуду, я завел речь про Шерлока Холмса. Я думаю, Мэри догадалась, что у нас на уме, и потому удалилась в свою комнату. Спустя какое-то время мама выпила столько, что стала говорить сама по себе. Она курила как сумасшедшая и рассказывала нам о месте, которое называется Фар-Рокавей, и о том, как они с папой вначале жили в Кентукки, близ Форт-Нокса. Она рассказала нам о библиотеке в одном из домов — делами там заправляли две старухи, слепые двойняшки, которые помнили, где стоит каждая книга. Еще была история про местного доктора, который за лечение мог взять не деньгами, а поросенком.
Потом мы отправились вслед за мамой в гостиную, где она легла на диван. Мы с Джимом время от времени кивали в знак того, что слушаем. Если мама в каком-то месте улыбалась, мы смеялись. Но вот глаза ее закрылись. Сигарета в пепельнице догорала, недопитый стакан в руке накренился к полу. Поток слов не прекратился, но понемногу замедлялся, а смысла в сказанном становилось все меньше. Последними словами были: «Плохие дела вам плохо удаются», и на этом мама отключилась. Джим успел подхватить стакан, прежде чем вино пролилось, а я загасил сигарету. Мы вдвоем взяли маму за плечи и осторожно откинули назад, чтобы ее голова оказалась на подушке. Джим послал меня за одеялом и большой красной книжкой. Мы положили раскрытый том маме на грудь и отправились доложить Бабуле, что собираемся спать.