Мы ждали, спрятавшись за живой изгородью, и наконец увидели фары едущей по улице машины. Когда та приблизилась, мы потянули за леску, и наш бродяга двинулся через улицу. В темноте это выглядело так, будто через дорогу ползет какой-то припадочный, уже однажды сбитый.
Заскрежетали тормоза, машина едва не сбила телеграфный столб на краю тротуара. Услышав звук тормозов, я мгновенно понял, что вся затея была большой ошибкой. Мы с Джимом бросились наутек, согнувшись пополам, чтобы нас не увидели за изгородью. Остановились мы в тени, у угла бывшего дома Халловеев.
— Если они примутся нас искать, беги в лес. Перепрыгни через ручей и жди меня у развилки главной дорожки, — прошептал Джим.
Я кивнул.
С того места, где мы стояли, машина была хорошо видна. Я с облегчением увидел, что это незнакомцы — ни у кого из наших соседей такой не было. Такие старые модели закончили выпускать еще до моего рождения — матово-белая, с выгнутой крышей и громадными «плавниками» сзади, выступавшими, как штанги футбольных ворот. Дверь со скрипом открылась, и из машины вышел мужчина в шляпе и длинном белом плаще. Было слишком темно, и к тому же мы затаились далеко, а потому лица его не разглядели, но видели, как он обошел машину и остановился перед мистером Бла-Бла-Бла. Наверное, он увидел и леску, потому что поднял голову и посмотрел прямо на нас. Джим оттолкнул меня подальше в тень. Мужчина долго-долго не двигался, глядя в нашу сторону. Сердце у меня бешено колотилось, и если бы не рука Джима на моей спине, я бы давно уже бросился наутек. Наконец человек сел в машину и поехал дальше. Убедившись, что незнакомец удалился, мы схватили мистера Бла-Бла-Бла и уволокли его в лес. Но это случилось уже больше недели назад.
Отец откашлялся, а я посмотрел на Джима, который сидел по другую сторону Мэри. Он тоже посмотрел на меня, и я понял, что и его мысли крутятся вокруг слоноголовой проплесневелой куклы.
— Мы только хотели сказать вам, что тетушка Лаура, видимо, скоро уйдет от нас, — проговорил отец, уперев локти в колени и глядя скорее на носки своих туфель, чем на нас. Он потер одну руку о другую, словно хотел их помыть.
— Ты хочешь сказать, что она умрет? — спросил Джим.
— Она очень больна и слаба. В известном смысле это будет для нее благом, — сказала мама. В уголках ее глаз собирались слезы.
Мы кивнули, но я не был уверен, что так оно и надо. Я не понимал, в каком смысле смерть может быть благом. Потом мама сказала:
— Ну, все, можете идти играть.
Мэри подошла к маме и забралась к ней на колени. Я вышел, прежде чем хляби небесные разверзлись по-настоящему.