— Да, — сказал Джим, — мы молимся, чтобы лучше учиться в школе.
Тело тетушки затряслось — мы знали, что это означает смех.
— Мы хотим спросить об отшельнике из того места, где выросли вы с Бабулей, — сказал я.
— О каком отшельнике?
— О Беделии, — пояснила Бабуля.
На лице у тетушки появилось кислое выражение.
— О том, который жил в пещере на спаржевом поле, — добавил Джим.
Тетушка Герти рассмеялась.
— Да поможет нам Господь, — сказала она и сложила короткие ручки на груди.
— Помнишь, как мы туда ходили и кричали… — Тут Бабуля приложила ладонь к уголку рта и пошевелила пальцами. — Беделия, мы хотим тебя украсть?
— Ничего подобного, — возразила ее сестра. — Ничего такого не было.
— Чтоб мне так жить, — сказала Бабуля.
— Брехня, — бросила тетушка Герти.
Когда мы удалялись в свою часть дома, Дед поднял глаза над газетой и сказал:
— Спасибо.
В ту ночь антенна не давала мне спать, и я знал, что за открытой дверью шкафа в углу что-то есть. Видимо, Джордж тоже чувствовал это, потому что рычал во сне на краю кровати. После затянувшейся ночи, которая длилась, казалось, чуть ли не целую неделю, когда все мои мучительные сны наяву о Перно Шелле, растопленные страхом, потерялись в арктической метели, я наконец услышал внизу шаги матери. Прежде чем спуститься, я закрыл дверь шкафа, а потом босой ногой коснулся деревянного пола. Он был влажным.
Я сощурился, войдя на кухню, — там горела лампа дневного света. Мама ощипывала индейку, стоя у раковины в халате с закатанными рукавами; волосы ее были всклокочены. В пепельнице на столе горела сигарета, а рядом стояла чашка с черным кофе. Линолеум был холодным. В окне позади мамы я увидел серый рассвет и пар, поднимающийся над землей. Я подошел поближе, чтобы рассмотреть крупную розовую с желтым птицу — выпотрошенное нутро, заостренные крылья, клюв, волоски. Отцу подарили индейку на работе, и он привез ее домой, завернутую, словно ребенка, в полотенце.
— Двадцать шесть фунтов, — сказала мама. Она бросила индейку в раковину, стащила с руки резиновую перчатку и взяла сигарету. — Ух, здоровенная, стерва.
Она бухнула мне в миску безымянные хлопья, залила их восстановленным молоком, добавила половинку нарезанного ломтиками банана и присыпала все сахарным песком. Мы сели в столовой. Мама курила и пила свой кофе, а я ел.
— Что ты читаешь? — спросила она.
— «Собаку Баскервилей».
Ее осунувшееся лицо оживилось.
— Артур Конан Дойл, — добавил я.
— И кто твой любимый герой?
Перед моим мысленным взором возник доктор Ватсон с черным саквояжем в руке. Он помахал мне с другой стороны мощеной улицы, усыпанной снежком.