Утром у меня разболелась голова. Я достал из кармана белый, кристально чистый носовой платок, сложил вдвое и смахнул слезы с лица. Они упали на пол и засветились во тьме слабым неоновым светом. Почему мои слезы светятся во тьме, как светлячки, словно кладбищенский мох, как фосфор на часах у кремлевского часового? Почему они не сияют, как Альтаир и Полярная звезда?
Я затеплил бра и пошел пить свой утренний чай. По дороге взял со стола книгу, открыл и стал читать на случайной странице. В книге рассказывалось о преступлениях против человечности. Военная криминальная хроника сорокалетней давности.
По своей сути, вся история человечества есть одно огромное, большое преступление против человечности — подумал я и бросил книгу на стол. История это и есть преступление. Не случайно, подумал я, слева и справа от Христа на крестах висели уголовники. Разве это не символ истории? На двух отпетых — один святой.
Чему посвятил свою жизнь Гамлет? Он стал криминалистом. Он устроил блестящий следственный эксперимент и был отравлен в момент задержания преступника. В человеке есть ген, отвечающий за криминальный характер поведения. И здесь ничего не поделаешь. Вся история человечества вырастает из ДНК, закрученной в спираль.
Человечество как бы существует на перекрестке двух миров. Первый — это мир окольцованных, завьюженных элементарных частиц. Мир, удерживающий энергию в состоянии реальности, статичности. Второй мир — это льющаяся река сквозь эту воронку статичности. И человек каждое мгновение своей жизни испытывает трение статичности и неподвижности о мощный, проходящий сквозь него поток. Гены — это сама косность. Они построены по всем правилам фортификационного искусства. Но духовные ветры, дожди и ураганы все равно сравняют их с землей. Природа найдет другие, более совершенные механизмы наследственности! Зачатие должно происходить от Духа. Когда-нибудь, я в это верю, так и будет. Нельзя доверять несовершенной материи наших детей. Она идиотка, дура, неуправляемая, грубая тварь.
После небольшой утренней прогулки в парке я еще раз заварил крепкий чай, на всякий случай отключил телефон, сел у окна, накрыл ноги пледом и стал читать. В комнате было тепло и уютно. Я прочитал страницы три-четыре и неожиданно для самого себя стал сочинять пьесу. По мере того как мой замысел обрастал плотью, персонажи по одному входили в комнату и тихо присаживались у моих ног. Когда я задавал им вопросы, они отвечали. Когда они разговаривали друг с другом, я записывал их диалоги.